— А что тогда?
— Ничего. — Она внезапно подняла глаза. — Как ты очутился на флоте, Чак?
— Я думал, что все американские парни, в чьих жилах течет красная кровь, рано или поздно идут служить на флот.
— Нет, серьезно.
— Я считал, что это неплохая карьера.
— Больше ты так не считаешь?
— Сейчас я не уверен, — сказал он серьезно. — После того, что произошло с…
Она его осторожно перебила:
— Тс-с. Никаких разговоров об этом. Помнишь?
— Конечно, извини.
— Ты действительно считаешь, что была совершена несправедливость? — спросила она через некоторое время.
— Я думал, мы не будем говорить об этом.
— Почему это так беспокоит тебя, Чак?
— Не знаю. Боюсь, я шизофреник. Одна половина меня говорит: 'Забудь об этом', другая половина настаивает: 'Двое человек убиты, и убийца на свободе'. Какую половину я должен слушать?
— Ты действительно считаешь, что смерть Шефера была убийством?
— Да.
— И ты все еще думаешь, что это сделал один из этих двоих? Как их имена?
— Дэниелс и Джоунс. Пери Дэниелс и Альфред Джоунс.
— Ты думаешь, один из них виновен?
— Да.
— У тебя нет никаких сомнений? Ты действительно веришь этому?
— Да.
— Тогда доведи дело до конца.
— Будет трудно сделать это. Утром я уезжаю в Нью-Джерси.
— Да?
— В радиолокационную школу.
— Да-а? — сказала она еще разочарованней.
— И Старик заставляет меня забыть это, и помощник капитана. Какой смысл плевать против ветра? Почему бы мне не оставить все в покое? Только…
— Что, Чак?
— Клер когда-нибудь упоминала, что ее таинственный возлюбленный женат?
— Женат? Во всяком случае, я не помню. А что?
— Пери Дэниелс женат, судя по его личному делу. Он сказал мне, что холост. Какого черта он сделал это, если ему нечего было скрывать? Я имею в виду, это могло быть еще одной причиной, чтобы держать все в секрете, — кроме этого очевидного аспекта 'офицер — рядовой'. Понимаешь, это может быть мотивом. Женатому гораздо больше терять, чем холостому. Я хочу сказать, если любовница вдруг сделалась упрямой. Ты понимаешь, к чему я клоню?
— Да, конечно. Но она никогда не упоминала об этом. Во всяком случае, я не помню.
— Она, возможно, и не сказала бы об этом, даже если бы знала. А она могла и не знать. А может быть, она вначале не знала, а потом выяснила — это могло оказаться причиной. — Он замолчал. — А может, я совершенно не прав.
— Нет, все, что ты говоришь, звучит абсолютно правдоподобно.
— Да, но каким образом… Почему я не заткнусь и не поцелую тебя?
— Мне самой это интересно, — сказала она мягко и подалась к нему.
Он был знаком с больничным распорядком. Коннели привел его в приемный покой, санитар записал его имя, звание и личный номер. Коннели безразлично сообщил ему всю необходимую информацию, обычное дело.
— О’кей, приятель, — заключил он, — как говорят штатские, выздоравливай побыстрей.
— Спасибо.
Коннели ушел, санитар оглядел пациента с 'Сайкса' и сказал:
— Иди за мной. Забери свой бушлат и мешок.
Он пошел за санитаром в комнату в конце коридора.
— Можешь оставить свой бушлат здесь, приятель.
— Никто не украдет?
Санитар пожал плечами.
— В чем дело? Ты нам не доверяешь?
— Я никому не доверяю.
— Ты все равно должен его здесь оставить. Таковы правила.
— Знаешь что сделай со своими правилами…
— Послушай, ты…
— Ладно, ладно, — сказал он. Занес бушлат в комнату и повесил на крючок рядом с другими синими куртками.
— Сейчас возьмем тебе пижаму. Иди за мной.
Он шел за своим провожатым по пахнущим дезинфекцией коридорам госпиталя.
— Лучше сходи в туалет до того, как я тебе твою кровать покажу, — посоветовал санитар. — Потом будешь на судно ходить. А что с тобой вообще?
— Говорят, катаральная лихорадка.
— В туалете можешь и переодеться. У тебя есть какие-нибудь ценные вещи, которые ты хочешь сдать?
— Я с собой их возьму, спасибо.
— А ну да, верно, ты ведь никому не доверяешь.
— Даже родной маме.
— Так нельзя, приятель. Мне тебя жаль.
— Ты давно на флоте? — спросил он санитара.
— А что?
— У меня воровали все — от трусов до шнурков из ботинок.
— Но это же госпиталь. Мы жалеем больных.
— Я знавал парня, у которого сперли его форму, пока он лежал с пневмонией.
— У тебя пневмония?
— Нет.
— Так что ты переживаешь? Вот твоя кровать.
Он заглянул в дверь.
— Отдельная палата? — спросил он счастливо.
— Да, ты заслужил.
— Как так?
— Отделение переполнено. К тому же эту освободили только что. — Санитар сделал паузу. — Парень, который ее занимал, неожиданно концы отдал. Ничего более странного не видел. Поступил с пустяковой болячкой и внезапно умер.
— А что у него было?
— Катаральная лихорадка, — печально сказал санитар. — Спи крепко, приятель.
Он вошел в комнату улыбаясь. Он не ожидал отдельной палаты. Непредвиденная удача вдохновила его. Он повесил вещмешок на спинку кровати, вынул оттуда бумажник и засунул его между подушкой и наволочкой. Потрогал рукой матрац, довольный его мягкой упругостью, накрахмаленными белыми простынями. Это здорово отличалось от его койки на корабле. Лучше больницы ничего быть не может.
