Тори покачала головой:
— Лучше в другой раз. Когда счастливая пара сделает официальное сообщение.
— Ну что ж, в таком случае ложись спать. Уже поздно.
— Это я уже слышала.
— Иначе мне придется уложить тебя насильно.
— А вот этого ты еще не говорил.
Вдруг она заметила, как странно изменилось лицо Митчелла. Он рывком поднялся с кресла и направился прямо к ее постели. Остановившись у ее изголовья, Сторм спросил с выражением легкого замешательства на красивом лице:
— Это что еще такое, черт побери? Тори проследила направление его взгляда:
— Это талисман, подарок Старого Неда. Митчелл состроил гримасу:
— Но зачем ты повесила его здесь?
— Старый Нед рассказал мне о традиции вешать в доме деревянные талисманы, которые надежно защищают человека.
— И от чего они защищают?
— От всякого зла, конечно!
— И ты в это веришь? Она пожала плечами:
— Я обещала Старому Неду. — Тори посмотрела ему в лицо. — А я всегда сдерживаю свои обещания.
Он внезапно наклонился к ней, мягко заключил ее в объятия и привлек к себе. Потом зарылся лицом в ее волосы и прошептал:
— О Господи, Тори!
— Что, Митчелл? — глухо спросила она, уткнувшись ему в грудь.
— Когда я думаю о том, что ты могла погибнуть сегодня… — И несколько минут он не мог произнести ни слова.
— Я знаю, — прошептала Тори. Теперь она взяла на себя роль утешительницы.
— Я так испугался за тебя, — признался он наконец. — И за себя.
Что, если бы она упала тогда и разбилась о скалы? И ушла из жизни, так и не узнав, что такое любить и быть любимой.
— Я лучше пойду сяду в кресло и буду дежурить там, — сказал Митчелл, стараясь сдержать вспыхнувшее в нем желание.
— У меня есть идея получше. — Тори привстала на цыпочки и потерлась щекой о его щеку. Отросшая за день щетина оцарапала ей кожу, но она этого не заметила. — Почему бы тебе не подежурить здесь? — Она похлопала рукой по постели.
— Ты предлагаешь мне разделить с тобой ложе?
В том, как она ответила ему, не было и тени жеманства.
— Да, я предлагаю тебе это.
— Я не думаю, что это будет правильно.
— А ты всегда делаешь только то, что правильно? Митчелл тоже однажды задавал ей этот вопрос. И она ответила, что старается. И он ответил так же:
— Стараюсь.
— А кто может сказать, Митчелл Сторм, что в этой жизни правильно, а что — неправильно?
Тори вдруг заметила, какое усталое у него лицо. Ведь у него тоже был трудный день, подумала она. И может быть, на сегодня уже достаточно слов? Пора переходить к делу?
— Послушай, Митчелл, я хочу свернуться клубочком на этой большой кровати и спать рядом с тобой до самого утра. И еще я хочу, чтобы ты обнял меня и занимался со мной любовью.
Слова Митчелла звучали мягко, казалось, он ласкал ее своим голосом.
— Может быть, я скажу не то, что тебе хотелось бы услышать, но я знаю сейчас только одно: я хочу тебя, — сказал он.
Мужчины всегда хотели ее. Это не было для нее неожиданностью, и она была готова уступить Митчеллу, даже если в будущем ей придется пожалеть об этом.
— Я с радостью приму все, что ты захочешь дать мне… даже если это всего лишь безымянная страсть.
— У моей страсти есть имя, — быстро ответил он. — Ее зовут Викторией.
Его поцелуй, прикосновения, вкус, ощущение его тела — все было волнующим и знакомым.
Она начала расстегивать пуговицы его рубашки и вдруг заметила, что у нее дрожат руки. Ей никак не удавалось справиться с этими проклятыми пуговицами.
— Позволь мне, — отстранил ее руки Митчелл, но у него тоже ничего не получилось. В конце концов он просто разорвал рубашку.
Снять с нее шелковый халат не представляло труда: узенький поясок вокруг талии был завязан свободным узлом. Достаточно было только потянуть за его концы — и он слетел с нее и упал к ногам.
Митчелл сбросил туфли, и они полетели в угол спальни. За ними последовали носки.
Она осталась в прозрачной шелковой ночной рубашке бледно-розового цвета. Он — в джинсах.
И когда Тори расстегнула на них молнию, то обнаружила, что под ними нет даже узенькой полоски трусов.
— Вы все такие, шотландцы? — сулыбкой спросила она.
— Какие? — Митчелл затаил дыхание, потому что девушка потянула джинсы вниз и они начали медленно сползать на ковер.
— Вы все не носите нижнего белья?
Митчелл усмехнулся и, имитируя простонародный шотландский говор, ответил:
— Мы, шотландцы, считаем, что должны быть готовы в любую секунду, девушка.
— Да… я вижу, что ты действительно готов, парень… — Тори тоже перешла на народный говор.
Митчелл отбросил джинсы в сторону и предстал перед ней обнаженный.
— Боже милостивый! — не удержалась от восклицания Тори.
— Что такое? — Он вскинул на нее встревоженный взгляд.
— Ты… — У нее пересохло в горле.
— Что-нибудь не так?
— Ты великолепен, — ответила она.
Митчелл просиял.
Он протянул к ней руки и в одно мгновение освободил ее от ночной рубашки, которая полетела вслед за шелковым халатом. Теперь пришла очередь Митчелла рассматривать Тори. Отступив на шаг, он внимательно оглядел ее с ног до головы и объявил:
— Ты совершенна.
Это были именно те слова, которые ей так хотелось услышать в эту минуту. Потому что сейчас ей страшно не хватало уверенности в себе и в том, что она собиралась сделать.
Она облизала губы.
— Мне надо кое-что сказать тебе.
Митчелл взял ее на руки, положил на середину огромной кровати и лег рядом.
— Что ты хочешь сказать мне? — спросил он, потершись о ее шею.
Она засмеялась, и в ее смехе прозвучало нечто такое, что заставило Митчелла приподняться на локте и посмотреть ей в глаза.
— Так что ты хочешь сказать, Тори?
— Я ужасно волнуюсь, — выпалила она.
— Почему?
— Я не уверена, что у меня хорошо получится, — призналась она и сразу смутилась от своих слов.
— Чего ты боишься? — спросил он и, поскольку вопрос был чисто риторическим, сам же на него и ответил: — Ты боишься, что недостаточно хорошо целуешься ? Но позволь судить об этом мне. Я целовал тебя много раз и могу засвидетельствовать, что твои поцелуи сладостны.
И как бы в доказательство этого он наклонился и прикоснулся губами к ее губам. Это был нежный
