Потом, когда ледяная рука ужаса, уже вольготно расположилась в моем животе, водитель дал газу, обошел нас, и скрылся. А на Олдоса было больно смотреть – он был бледен, и чуть не плакал. На мои вопросы, он ответил, что там «сидит плохой дядя, который часто ему снится». «Мертвый дядя» - уточнил он, и мне, сразу стало не по себе. Через миль десять, мы проезжали заправку и я увидела там этот «бьюик». Водитель стоял спиной, но когда мы проезжали, он резко обернулся и посмотрел на нас. Вроде, обычный тип, да только было в нем что-то такое… Чужеродное. Скользкое, что ли – вот как у змеи. Насколько бы она не была ручная, все равно опасаешься – кто знает, что там у нее на уме. Больше, я этого типа не встречала, да и век бы его не видать. А то, что Олдосу, снился этот «бьюик», и «мертвый дядя» в нем – лишь еще один веский довод, в пользу того, что к Киндману мы собрались не зря.
Киндман встретил нас тогда, как и полагается в таких случаях – дружеская и теплая атмосфера сменилась чисто профессиональным интересом. Он выпроводил меня из комнаты, а сам стал работать с малышом. Да, он узнал от него такие вещи, что даже у такого, видавшего виды спеца, по различному бреду – глаза полезли на лоб. Подробности своих сеансов, Грег мне не сообщал. Рассказывал лишь, что проводит гипнотические сеансы. Понятное дело, что я беспокоилась за здоровье своего малыша, но он заверил меня, что это абсолютно безопасно. Под гипнозом, Олдос рассказал, что о взрыве ему действительно сообщила Дебора – а, кто она такая – внятно ответить он не мог. Просто, потому, что сам не знал. Понятное дело, что Олдос не мог знать подробностей смерти ведьмы Хайт, имя своего отца. По всему получалось, что эта Дебби и есть – та девочка- призрак, последняя из списка жертв моего отца. Девочка, отговорившая меня вешаться.
Еще один ньюанс – он все твердил о каком-то корабле. Но лишь только Киндман пытался погрузить его чуть глубже – начинал биться в припадке, и сеанс в срочном порядке, приходилось заканчивать. Грег предположил, что это какая-то важная информация, которую по каким-то причинам, Олдосу запретили рассказывать. Как запретили? Поставили барьер, который обойти пока невозможно. Однако можно попытаться блокировать все воспоминания связанные с домом миссис Хайт и Деборой. Что там был за барьер, или может, еще какая штука – я не знаю. Однако у него это получилось. Но естественно, для большей надежности, необходимо было уехать из Пенсаколы. Вот мы и переехали в Орландо.
Теперь, когда прошло больше десяти лет, со всех тех событий, кажется, все начинается опять. Едва приехав со своей работы, он ест и ложится спать. Потом, опять срывается из дому. А вот теперь – его нет дома уже двое суток. Даже больше… Я не знаю – пробовала обратиться в полицию, а они отвечают: «Может, он просто задерживается? Или решил побыть у друга? Да мало ли, что еще может быть, взрослый человек, в конце концов».
Так они говорят. Почему ж он тогда не звонит? Разве так уж трудно? И еще – это для них, он «взрослый человек», а для меня – все тот же малыш Олди. И что теперь думать, я просто не представляю и… Увижу ли я его, еще хоть раз?
***
Элис всегда говорила, чтоб в ее отсутствие, дети даже не думали, не то что – зажигать газ, а просто прикасаться к плите. Они всегда слушались маму, но дети есть дети. Иногда они воспринимают указания, чересчур буквально. Иногда – плюют на них. Как вы знаете, наша жизнь, порой зависит от мелочей. В то утро, Элис проспала и лихорадочно собиралась на работу, первым делом, накормив и отправив в школу детей. Затем, она решила не завтракать, а лишь вскипятить чайник и выпить кофе. А пока он кипел – исчезла за дверью ванной. Она была достаточно пунктуальной, и никогда не забывала купить, например хлеба, или, уходя, закрыть за собой входную дверь. А в тот день – выпив кофе – обычного, растворимого – закрыла газ, и все проверила – никаких причин, чтоб волноваться. А потом, захлопнула форточку, и пошла на работу. Почему же, целый день на душе у нее было неспокойно, и она чувствовала, что что-то не так? Что-то неправильно… И еще – был страх. Беспричинный страх. Ее подруга, Бетси, в таких случаях, пьет какие-то затормаживающие таблетки – успокоительные. А если не помогает – то «ложечку коньяку, на кусочек сахара». Если уж и это не помогло – то можно было только догадываться, сколько еще ложечек, или стаканов коньяка исчезнет в Бетси. А Элис просто пыталась не обращать внимание, на это гложущее чувство.
Тем временем, дети пришли со школы. Пообедав и отложив уроки на потом, стали заниматься, каждый своим. Скотт – мастерил модель танка - уже через минуту, он был по локоть в клею. Мелисса – чем- то кормила своих кукол. Почему они не почувствовали запаха? Оба с детства страдают отитами, и насморками. Скотту даже собирались делать операцию по удалению аденоидов. Так что, обоняние у них сильно притуплено. Потом, утомившись, дети легли спать – да так и не проснулись. Возможно, смерть во сне – это самая легкая и приятная смерть. Нет, в этом несчастном случае, дети не были виноваты. Просто, произошла утечка. Может, сама по себе. Может, проник злоумышленник и постарался над трубой – да только, кому нужна обычная, ни чем не примечательная семья? А, вот смерть Элис, не назовешь приятной – она открыла входную дверь, и скинула обувь. Повесила на вешалку сумку и зашла на кухню, в сумерках.
- Эй, дети! Вы что притихли, ужинать будем? – и зажгла свет.
Взрыв был не особо сильный, но его с лихвой хватило, чтоб оторвать Элис правую руку. На ней, на среднем пальце, она носила единственный подарок, вещь, оставшуюся после ухода Сэлливана Бакстера – золотое колечко.
