прежде чем снова сесть напротив нее.
— Кажется, вполне естественно, что я хочу знать о тебе как можно больше, — спокойно сказал он. — Я люблю тебя, Эбони. Очень люблю.
Это признание в любви привело ее в замешательство — а может быть, причиной были его настойчивые расспросы о прошлом?
— Ты и так знаешь все, что достойно внимания, — сказала она, недоуменно пожав плечами.
Было видно, что ей не хотелось отвечать, она избегала его взгляда и делала вид, что рассматривает пластырь на ноге.
— Собственно говоря, не совсем, — ответил он. — Пьер и Джудит постоянно были в разъездах, и я редко их видел. И тебя тоже. Если бы твои родители не имели несчастья оказаться на том пароме, когда он перевернулся, я вообще никогда бы не узнал тебя.
Она посмотрела на него напряженным взглядом, который удивил его.
— Но ты же узнал. И знаешь что? Несчастье с моими родителями обернулось для меня счастьем. Потому что в результате него я попала в ваш дом. Бог мой, даже в пансионе, куда ты меня послал, мне было лучше, чем с ними. — Она содрогнулась от отвращения, и это поразило Алана. — Я ненавидела жизнь с ними. Может быть, даже и их ненавидела, — вырвалось у нее.
Алан недоуменно смотрел на нее. Бог мой, неужели все было даже хуже, чем он предполагал? Может быть, с ней плохо обращались в собственной семье? Но кто? Каким образом?
— Не слишком ли ты драматизируешь, ведь это твои родители, Эбони. — Он постарался выговорить это мягче, чем ему хотелось. — Насколько я знаю, они тебя очень любили.
Теперь ее черные глаза вспыхнули от возмущения.
— Разве? — Она покачала головой. — Что ж, может быть, папа по-своему и любил меня, особенно когда я стала походить на него. Но не мама. Она и родила меня только потому, что надеялась, что ребенок навсегда привяжет к ней папу. Она никогда меня не любила.
Алан чуть было не вздохнул с облегчением. Все было не так плохо, как он предполагал. Дочерям часто кажется, что матери их не любят, особенно когда они претендуют на любовь отца. Он слышал подобные признания от Вики, когда ей было тринадцать лет. И все же, надо признать, родители Эбони действительно были слишком поглощены своей жизнью.
— Я уверен, что Джудит любила тебя, — успокаивающе сказал он. — Она была очень сердечная женщина.
— Откуда ты знаешь, какой была мама? — с вызовом сказала Эбони. — По твоим собственным словам, ты редко встречался с моими родителями.
— Редко с тех пор, как они поженились, но до этого я хорошо знал твою мать.
— Откуда?
— Джудит долго была секретаршей моего отца. Разве ты не знала этого?
Эбони была явно поражена такой новостью. Алан тоже был удивлен.
— Разве мать не рассказывала тебе, как встретилась с отцом? — недоверчиво спросил он.
— Никогда. Она… вообще редко говорила со мной о чем-нибудь. Папа тоже не говорил об этом.
Алан нахмурился. Отношения родителей Эбони к дочери трудно было объяснить простым эгоизмом. Скорее тут явное пренебрежение. Ему припомнилось, как его мать вскоре после того, как Эбони поселилась у них, говорила ему о ее «замкнутости». Тогда он подумал, что это следствие горестных событий. Теперь же ему стало понятно, что это было крайнее одиночество.
Боже, каким слепым он был, когда не обращал внимания на то, как благодарна была Эбони за любые крохи внимания и заботы. Она вся светилась, когда он и мать пытались помочь ей в школьных занятиях или когда он забирал ее на каникулы. Черт возьми, девочка просто стосковалась по любви! Теперь он ясно видел это.
Однако его очень удивило, что Джудит, оказывается, была основной виновницей того, что дочери уделялось недостаточно внимания. Как он уже сказал Эбони, ее мать всегда казалась чувствительной женщиной в противоположность Пьеру, который никогда не производил на Алана впечатления душевного человека. По общему признанию, он был человеком общительным и умным, а его великодушная помощь после смерти отца Алана была просто помощью с небес. Однако позднее обнаружилось, что Пьер — в высшей степени рисковый человек. Он вкладывал капитал в самые необычные проекты. Некоторые из них окупались. Другие нет. В конце концов, большинство все-таки нет, так что он умер совершенно разоренным.
— Как я тебе сказал, — продолжил Алан, когда заметил, что Эбони ждет продолжения, — Джудит была секретаршей моего отца. Тут она и встретилась с Пьером. Он приехал в Австралию, чтобы закупить шерсть для одной крупной французской компании, и посетил фабрику отца, желая посмотреть шерстяные изделия. Отец пару раз приглашал его домой на обед. В то время я был еще мальчиком, и он произвел на меня впечатление.
— Да, папа мог произвести впечатление, — сухо сказала Эбони. — Когда это было ему нужно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я имею в виду — когда хотел увлечь женщину. Полагаю, твой отец брал с собой на эти обеды секретаршу, чтобы вести записи?
— Помнится, на одном она была.
— А потом папа проводил маму домой?
— Точно не помню.
От улыбки Эбони у Алана по коже пробежали мурашки.
— Наверняка. И наверное, остался на ночь. Чего я никогда не могла понять, так это зачем он вообще женился на маме. Не из-за детей же. Они ему в общем-то никогда не нравились, хотя меня, как мне кажется, он почти любил.
— Мне кажется, даже очень любил. Но, может быть, твоя мать не была так уступчива, как ты предполагаешь, Эбони. Может быть, она была совсем не такая.
— А может быть, просто оказалась умнее других. Знаешь что, Алан? Я думаю, ты прав. Думаю, она отказалась спать с ним. Уверена, что это был единственный способ привести папу к алтарю.
— Возможно другое, — предположил Алан, которому не понравился цинизм ее слов. — Пьер действительно мог влюбиться в Джудит.
— Папа? — рассмеялась Эбони. — Не смеши меня, Алан. Он не знал, что такое любовь.
— Но он не развелся с ней.
— Но не потому, что любил ее. Хотя она его любила, если ее чувство к нему можно было назвать любовью. Я назвала бы это болезнью. Ради него она была готова на все что угодно, и, в частности, закрывала глаза на то, что он тащил в постель каждую подвернувшуюся женщину. Хотя, конечно, если это происходило в самом доме, она от них быстро избавлялась. Я потеряла счет няням, компаньонкам, гувернанткам и домоправительницам, перебывавшим у нас. И никак не могла понять, в чем дело, пока не застала папу в постели с одной из них.
— Боже мой, Эбони, — ужаснулся Алан, — какая нездоровая атмосфера для девочки.
— Если сказать честно, меня больше всего расстраивали не любовные дела вокруг меня. Я страдала от невозможности установить с кем-нибудь близкие отношения. Я боялась приглашать домой подруг и научилась не заводить их среди нанятых мамой женщин, потому что знала, что они долго не продержатся. Людям казалось, что я со странностями, но это не так. Просто я решила не сближаться с окружающими меня людьми, чтобы потом не жалеть ни о ком.
Алану, когда он услышал, какой несчастной была жизнь Эбони, стало страшно и грустно.
— Неужели не было никого, кому ты могла бы довериться, с кем могла бы сблизиться? Может быть, тетка или дядя?
— Мы никогда не навещали родственников. Что касается друзей моих родителей… это были не те люди, которым можно довериться. Почему, ты думаешь, папа в завещании сделал тебя моим опекуном? Ты был его единственным знакомым с хорошей репутацией и какими-то нормами поведения.
Алану стало стыдно. Да уж, кое-какие нормы поведения он продемонстрировал. Ну что ж, по крайней мере, несмотря на подобное прошлое, он готов жениться на этой девушке. Неудивительно, что в сексуальном отношении у нее не все в порядке. Она сама призналась в том, что в конце концов ее мало
