прохлада.
Наталья пошла к себе; из номера как раз выматывалась эфиопка с пылесосом, наверное, тоже из эскорт-сервиса, потому что очень красивая. Это Наталья признала безо всякой ревности. Превосходство все равно было на ее стороне: эфиопка маленькая, черная и горничная, а она европейская женщина и врач.
Телевизор показывал все, в том числе один канал на вкрайнской мове. Держа в руке пульт и прыгая с канала на канал, Наталья разделась догола и включила кондиционер, выключенный экономной эфиопкой. Бывшие советские каналы она старалась проскакивать поскорее.
В дверь постучали, Наталья подумала, что это, может быть, вернулся Гера, хотя журналист не обещал вернуться раньше, чем через два дня.
— Секунду! — крикнула она, потому что секунда на любом языке «секунда», и кто бы ни стоял за дверью, такой ответ был бы ему понятен.
Отчего-то нервничая и сама этому удивляясь, она сгребла с пола свой наряд металлурга с вывернутыми вместе с трусиками потными джинсами, забросила всю охапку в ванную и чуть не пошла открывать голая. Конечно, спохватилась.
Человек за дверью признаков жизни не подавал.
Наталья еще раз сказала: 'Секунду!', повернула ручку замка, нырнула за дверь ванной и, как из-за ширмы, крикнула:
— Кам ин!
Вошел молодой еврей из наших. Наталья видела его в лобби, когда он подносил чемоданы. Они немного поговорили через оставленную Натальей щелку в двери, потому что еврей сказал, что ему приятно поболтать по-русски, и еще потому, что он надеялся подсмотреть за голой Натальей в ванной и все время запускал в щелку глазенапа, но о своей надежде Наталье, понятно, не сказал.
По образованию он был филолог и жаловался, что в Москве в его время не было еврейских национальных школ и это закрыло ему карьеру в Израиле, потому что без хорошего знания иврита здесь далеко не пойдешь.
— Ну что, — сказал еврей, — запустил я вам ежа под череп?
Наталья сказала, что запустил, и очень довольный этим еврей стал спрашивать, не забывала ли она где-нибудь что-нибудь в последнее время.
Забывала. Забывала в океанариуме фотоаппарат «Эликон», спохватилась Наталья и получила назад этот «Эликон», пародию на дешевые кодаковские «мыльницы», который в лучшие для него времена стоил сорок рублей в 'Детском мире'.
В Эйлате тридцать пять гостиниц, назидательно сказал еврей, русских туристов полно, и ее могли бы не найти, если бы она не была в такой запоминающейся одежде. При этом он, как бы не глядя, тыкал фотоаппарат в Натальину высунутую из ванной комнаты голую руку и отчаянно косился на щелку в двери.
Из озорства Наталья задержала его еще на минуту всякими: 'И часто такое бывает?' и 'Да что вы говорите!', — а сама напялила свою запоминающуюся одежду, вплоть до косынки и солнечных очков в пол-лица, и в таком виде явилась остолбеневшему еврею, разыграв целую сцену с будто бы нечаянно открывшейся дверью.
Он ушел глубоко разочарованным.
А Наталья разделась, вымылась, намазалась 'Афтэ саном' и заснула, не укрывшись, лежа на спине поперек постели, под шорох кондиционера и заморские всхлипы телевизора.
Она проснулась почти здоровой. Может быть, это так быстро прошла акклиматизация, а может быть, акклиматизация еще и не начиналась, просто 'Афтэ сан' так хорошо подлечил ее сожженную кожу. Кожа, кстати, показалась жирноватой, и Наталья пошла под душ. К тому же пора было наконец разобраться со всеми этими гелями-кремами-шампунями в фирменных упаковках 'Принцессы'.
Вода с нее бежала грязная, и это притом, что Наталья мылась перед сном и спала не в угольном подвале, а в чистейшем пропылесосенном эфиопкой номере на чистейшем кондиционированном воздухе. Грязь, надо понимать, была собственная Натальина, въевшаяся в поры еще в Москве.
Любопытства ради Наталья, вытеревшись насухо, попрыгала и понагибалась до первого легкого пота и опять встала под душ. И смыла с себя еще немного родной грязи. Скорее всего, эта грязь была на ней всегда, только Наталья ее не замечала, потому что никогда раньше не мылась в такой белейшей ванне, в которой никогда не стирают и цветы в горшках не ополаскивают душем, а только купаются.
Кожу она все-таки пересушила, и сожженные места заболели с новой силой. Рано было отказываться от крема, но и мазаться этим жирным кремом и ходить блестеть как самовар не хотелось ужасно. Наталья по наитию выбрала гель в одной из «Принцессиных» коробочек. Он впитывался моментально и жирного блеска не оставлял. Наталья извела всю коробочку и не жалела, потому что завтра эфиопка-горничная принесет еще.
Одеваясь к ужину, она подумала, что сроду столько не занималась собой. Будто к свадьбе готовилась. У этой мысли не было окончания, потому что Паша как претендент в женихи стал уже таким полупрозрачным, вроде привидения в кино, а другой претендент еще не нарисовался.
Для самоутверждения она сделала макияж на своем несчастном сожженном лице. Пришлось не подкрашиваться, а краситься: извести полкило компактной пудры, чтобы нигде не проглядывала натуральная кожа, и по этой маске нарисовать новое лицо. Результат оказался потрясающий, если знать, что было вначале. Наталья снова стала похожа на Шарон Стоун, а Шарон Стоун было не к лицу выходить в простенькой белой блузке и белых шортах. Поэтому блузку и шорты пришлось снять и надеть длинное черное платье с открытой спиной и с разрезом в шагу. (У платья была своя история; в общем, его продавала одна знакомая, и Наталья взяла как бы подумать, а на самом деле потом вернуть и сказать, что не подошло.)
Пока она этим всем занималась, стало так темно, что в номере пришлось зажечь свет. Это было неожиданностью. Наталья посмотрела на часы и обнаружила, что ужин она пропустила уже давно и все приготовления были совершенно напрасны.
У лазоревого бассейна уже начались вечерние гуляния. Можно было бы переодеться в свой великолепный «Готтекс» и выйти поплавать, не рискуя снова обгореть на солнце. Но Наталья сделала кое-что совсем другое.
Во-первых, она сняла с шеи золотую цепочку, потому что платье было с открытой
а грудь закрывало под горло и цепочка к такому платью совсем не шла. Во-вторых, она надставила цепочку нитками и надела ее вокруг талии. Платье, видите ли, было с
поэтому знакомая его и продавала. Цепочка пришлась над самым вырезом и при ходьбе заманчиво посверкивала, то скрываясь в вырезе, то появляясь. Этого Наталье показалось мало, и она вытащила из платья поролоновые подплечники. Платье село ниже и стало платьем с
Вы читаете Кого ты выбрала, Принцесса?
