лишь около часа провалялся на камнях, крошащихся от порывов ветра с неведомой равнины. Воздух был свинцовым, с низким содержанием кислорода, отчего юноша долго привыкал к новому дыханию. На блеклом сиреневом небе не виднелось ни солнца, ни облаков. Он не мог даже вообразить, куда его занесло.
Зеркало рассыпалось вдребезги, остался лишь массивный остов, вплавленный в невысокий скальный утес. Он подумал, что так и надо было поступить с самого начала: взять и разбить зловещий артефакт, оказавшийся в их фамильном доме. Тогда несчастья не случилось бы. И отец остался бы жив…
Каждый раз, когда Даймон думал об этом, горло сжималось от невыносимой горечи. Ему не хотелось вспоминать последние мгновения жизни отца, но подлая память раз за разом подсовывала картинку, как сенобит опускает свой черный меч.
Наконец парень нашел в себе силы, чтобы поднять голову и оглядеться. Вокруг простиралась равнина, усыпанная обломками древних, крошащихся скал. Не видно ни кустика, ни травинки, только камни и бурая бесплодная земля. Ни намека на присутствие воды. Если здесь и гнездилась жизнь, то она искусно пряталась от чужаков. Бесплодная равнина станет могилой для Даймона. Бегство из-под меча Рапа и кажущееся спасение обернулись временной отсрочкой приговора.
– Все против меня, – пробормотал пересохшими губами юноша. – Я проклят.
Он с трудом поднялся. Недостаток кислорода давал о себе знать тяжелым дыханием, ломотой в суставах и головокружением. Медленно переставляя отяжелевшие ноги, Даймон двинулся вперед.
Он умеет жить в лесу, умеет добывать пищу, может без атомной зажигалки разводить костер и находить воду. Но на сухой обветренной равнине все эти навыки бесполезны. Для чего он целых три месяца практиковал способы свежевания звериных туш, когда природа не удосужилась завести на этой планете даже инфузорий?
Сделав десять шагов, Даймон остановился и обругал себя последними словами, которые знал.
Чем бы он ни занимался, какую бы механическую работу ни выполнял – отец всегда требовал думать, наблюдать, анализировать все, что видит юноша. «Каждую секунду, – говорил Ротанг, – твой мозг должен расследовать многоходовые комбинации, которые оставляет лес. Почему воробьиная стая переместилась на нижние ветви? Почему свернулась листва? Почему тени одних деревьев двигаются медленнее теней других? Расследуя эти вопросы, ты вступаешь в новую область, когда чувствуешь лес, понимаешь каждое его действие, становишься его неотъемлемой частью. Да, становишься лесом. Достигнув этого единства, ты сможешь пользоваться силой леса, занимать часть его могущества и использовать в своих целях. Это похоже на магию паладинов, но они используют силу космоса, космического ветра, туманностей и планет – силу базиса. В отличие от них, ты используешь силу жизни. Поэтому, Даймон, всегда и везде – наблюдай, думай, анализируй».
Оказавшись здесь, Даймон забыл это важное правило. Пусть даже леса не было и в помине, следовало озадачиться простым вопросом. Почему зеркало привело на эту планету? Что оркам было здесь нужно?
На камнях не сохранилось ни оттисков ботинок, ни других отпечатков – ветер стер все следы. Юноша было опечалился, оперся на скалу и неожиданно обнаружил, что это не скала вовсе, а заметенный песком титановый элемент некоего аппарата.
Даймон спешно принялся отбрасывать песок и вскоре отрыл кабину одноместного катера – сверхмалого судна класса S-GS. Он был сконструирован для полетов внутри планетарных систем, но оснащался и гипердвигателем. Назывался такой катер космолет. Даймон понял, что ему представился шанс выбраться из могилы.
Он долго искал кнопку открытия кабины и, обнаружив ее, испытал неописуемый восторг, сравнимый лишь с радостью пещерного человека, впервые добывшего огонь. Едва парень опустился в упругое, обтянутое черной кожей кресло, как пульт осветился, индикаторы уровня топлива подпрыгнули, показывая заправленные баки, датчики состояния двигателей загорелись зеленым цветом готовности.
Из динамиков послышался низкий и гортанный голос, агрессивно выплевывающий слова на языке орков:
– Джарруба!! Макана Тау табана…
– Уважаемый, а нельзя ли говорить на человеческом языке? – попросил Даймон.
– Ой! Кто это? – Голос мгновенно изменился, превратившись в задорный тенорок. – Как ты оказался здесь? А ну, кыш отсюда! Здесь тебе не место.
– Мне некуда идти, – ответил юноша. – Тут кругом только скалы и ветер.
– Это верно… – с долей сочувствия произнес голос, но затем спохватился: – Но все равно, я предназначен для своего хозяина. А ты не он. Поэтому проваливай! Давай-давай вылезай из кресла!
Зашитая в процессор летательного аппарата программа вела себя с экспрессией настоящего человека. Даймон смутился, но вылезать из кресла не хотел.
– Я не уйду. Мне некуда идти. Я хочу улететь с этой планеты, и ты как раз для этого подходишь, разговаривающий космолет.
– А я никуда не полечу, – заявила машина.
– А если я расколю твои сенсорные экраны? Могу пообещать, что сделаю это очень ловко.
– Я никуда не полечу без разрешения своего хозяина. Даймон на миг замешкался с ответом.
– Твоего хозяина? Ты говоришь о высоком существе в черном плаще, которое не отбрасывает тени?
– Если бы я мог заглянуть внутрь себя, то с удовольствием бы ответил, как выглядит мой хозяин. Но я слышал только голос, а голос у него множится, словно несколько глоток вещают одновременно.
Зверолов-младший вспомнил этот голос и содрогнулся.
– Тот хозяин больше не придет.
– Это почему? – осторожно спросил космолет. Индикаторы на приборной панели едва заметно моргнули.
– Я уничтожил тропинку, по которой можно прийти сюда.
