ПОЛУКИКИН. Федор Кузьмич, ты жив?. Пауза. Все!.. Я один!.. Федор Кузьмич, ты жив, спрашиваю?
Дверь отворяется, из кладовки появляется Федор КУЗЬМИЧ, старик с бородой и длинными волосами.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Жив, жив. (Кряхтит, потягивается.)
Виталий Петрович помогает Федору Кузьмичу выйти.
ПОЛУКИКИН. Прости, что так получилось. Кто ж знал, что он три часа будет борщ варить?..
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Глаза… от света… отвыкли… а так ничего, ничего… Уже привыкают…
ПОЛУКИКИН. Столько в темноте просидеть… Прости, Кузьмич.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да что темнота!.. Свет стоит до темноты, а темнота до свету… Всему свой черед. Я вот посидел в темноте маленько, ты мне дверь и позволил открыть. А три часа разве срок по нашим летам, о часах ли нам думать, когда жизнь за спиной?
ПОЛУКИКИН. Ты, сядь, сядь, Кузьмич. (Стул двигает.)
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да мне ж ходить, сам знаешь, привычнее. (Однако садится.) Виталий Петрович остается почтительно стоять. 'Три часа…' (Смеется.) Скажешь тоже… Бывало, в товарняке сутками на полу маешься, ладно бы темнота — зуб на зуб не попадает, и то ничего. Вышел на Божий свет и почапал куда глаза глядят. Мир не без добрых людей. С земли не прогонят. Большая.
ПОЛУКИКИН. А часто ты в товарняках ездил?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Часто не часто, а Россию всю повидал. Да нет, пешим ходом оно и надежнее и веселее. Сам–то что стоишь? Садись.
ПОЛУКИКИН. Нет. Нет. Я постою.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну тогда и я встану. (Встает.) Что–то круто вы с сыном… Можно ли так?.. Не по– людски.
ПОЛУКИКИН. А ты слышал, ты слышал, как он?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. А сам? Сам какой пример подаешь? Где мудрость твоя?
ПОЛУКИКИН. Про тебя вспоминал… Бомж, говорит… И еще… слышал, как назвал?..
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (весело). Проходимцем–то?.. А что?.. Хожу много, ходок… Вот и проходимец. (Уходит на кухню.)
ПОЛУКИКИН. Если бы… Нет… Нет, Федор Кузьмич, он в другом смысле…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (возвращаясь из кухни с двумя тарелками). Значит, я сам виноват, если так обо мне люди думают. (Ставит тарелки на стол.) А вот бомж… глупое слово… ничего не скажу.
ПОЛУКИКИН. Ужасно глупое…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Как медный таз по фанере: бомж!., бомж!., бомж!.. (Опять уходит на кухню.)
ПОЛУКИКИН. Он мой черный человек. Черный человек — сын мой! Он изводит меня. Он пьет мою кровь.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (возвращаясь из кухни со сметаной и хлебом). Нельзя так говорить, нельзя!.. Как же это по–английски–то будет?.. (Вспоминает.) Забыл. (Ставит на стол.) Вот он тебе обед приготовил, ты хотя бы спасибо сказал? Нет, скажи мне, ты сказал спасибо?.. Ему?
ПОЛУКИКИН. А я просил?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ах вот оно как!.. Мы гордые!.. Не просили!.. Сядь. Сядь за стол!
Виталий Петрович садится за стол. Если ты в яму вниз головой кувырнулся, это еще никакая не доблесть. Тоже мне герой… забинтованный!
ПОЛУКИКИН. Федор Кузьмич, уж из твоих уст…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Молчи! Сиди!.. И думай. (Уходит на кухню.)
Виталий Петрович сидит понурый. Федор Кузьмич возвращается с кастрюлей в руках. Осторожно. Горячий. (Ставит на стол.) Или не будешь есть борщ? Может, в уборную вылить?
ПОЛУКИКИН. Ну зачем же так–то?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. То–то. (Разливает по тарелкам.) Наваристый. Помню, под Костромой мне хозяйка, пристанодержательница, знаешь с чем?., с копченой уткой борщ приготовила, я ей крышу крыл… и дрова пилил… вот борщ был!., всем борщам борщ!.. Тебе сколько сметаны?
ПОЛУКИКИН. Ну… одну.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Одну так одну. (Кладет одну ложку.) Справишься?
ПОЛУКИКИН. Спрашиваешь.
Убедившись, что Виталий Петрович держит ложку более–менее уверенно, Федор Кузьмич приступает к еде.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Класс! ПОЛУКИКИН. Кайф! Едят. Виталий Петрович ест как придется — в силу состояния рук. Федор Кузьмич ест не торопясь, со значением, степенно. Каждая ложка ему в радость. Виталий Петрович глядит на Федора Кузьмича влюбленно.
ПОЛУКИКИН (ласково). Джон…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ (опустив ложку). Я тебя, Петрович, просил не называть меня Джоном. Я не Джон. Я Федор Кузьмич.
Едят.
ПОЛУКИКИН. Федор… Федя… Федор Кузьмич… ну разреши мне, хотя бы когда мы вдвоем, Джоном тебя называть…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. А потом ты при посторонних ляпнешь.
ПОЛУКИКИН. Не ляпну! Честное слово, не ляпну!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Знаю тебя, не выдержишь.
ПОЛУКИКИН. Пожалуйста. Вот увидишь, я выдержу!
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну смотри… Под твою ответственность.
ПОЛУКИКИН (просияв). Джон… Джон…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну что заладил?.. Федор КУЗЬМИЧ я.
ПОЛУКИКИН. Джон…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ешь с хлебом. Помочь?
ПОЛУКИКИН. Что ты, Джон!.. Еще не хватало, чтобы ты меня из своих рук хлебом кормил!..
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Почему бы не покормить, раз ты калека такой. Я рук себе не ломал и не вывихивал.
ПОЛУКИКИН. Джон, у тебя даже акцента ни капельки нет. Исчез…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Столько лет по Руси хожу, в самой гуще народа…
ПОЛУКИКИН. Джон…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Ну что тебе? ,
ПОЛУКИКИН. Спасибо, Джон, что ты есть.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Вот только давай без этого.
Едят.
ПОЛУКИКИН. Джон, а ты разве не вегетарианец?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Как ты сказал?
ПОЛУКИКИН. Ты разве не вегетарианец, Джон?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Да я и слова такого не знаю.
ПОЛУКИКИН. Ну, рассказывай — не знаешь!.. Я же помню, вы с Полом тогда увлекались…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. С кем?
ПОЛУКИКИН. С Полом, с Маккартни…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Вспомнил тоже.
ПОЛУКИКИН. А с буддизмом… ты совсем завязал?
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Много будешь знать, скоро состаришься.
ПОЛУКИКИН. Джон, ну так нечестно, скажи!..
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Я похож на буддиста? Посмотри на меня, я похож на буддиста?
ПОЛУКИКИН. Похож…
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. Я? Я похож на буддиста?
ПОЛУКИКИН. Вообще–то не очень… Нет, не похож.
ФЕДОР КУЗЬМИЧ. То–то. Ешь.
Едят.
