то ни было. Все равно, коллектив найдет в себе силы бороться с теми, кто ему не подчиняется, а нас, комсомольцев, в классе большинство, так неужели мы не сумеем справиться с какими-то семью некомсомольцами…
На очередном комсомольском собрании обсудили успеваемость, поговорили с двоечниками. Не выполняются принятые решения: на физике опять плохая дисциплина. Приняли решение сдать по одному чертежу в честь 70-летия Сталина.
Рэд: Если бы у нас был сплоченный коллектив, многое можно было бы сделать: у меня есть много предложений.
«Биолог» Юра: Да, у нас есть только отдельные компании, между которыми нет сплоченности. Вот доказательство того, что у нас нет коллектива: когда к нам приходил Боря Никольский с предложением организовать клуб старшеклассников совместно с женской школой, все были «за», никто не возражал, однако вступили в клуб пока только четыре человека. И сам комсорг не хочет вступать в этот клуб и даже относится к нему пренебрежительно.
— А как ты, Юра, агитировал ребят идти в этот клуб, говоря, что там хорошие девочки? Клуб – дело желания каждого, и меня не тянет к этому.
— Но ведь ты же увлекаешься литературой.
— Да, но меня не тянет обсуждать, спорить…[5]
Каждые праздники он надеялся на чудо и счастье. Праздники отличались от будней – демонстрации, застолья, новогодние елки. Чуда не было.
7 ноября попытался пройти на Дворцовую площадь, и, как обычно, не получилось. На 2-й Советской, на месте сбора их школы, «артист» Валера сообщил:
— Боря Вахтин с двумя товарищами из своего класса сидят в пельменной, пьют пиво и закусывают яблоками.
«Академик» Володька в весело-отчаянном настроении, уже купил раскидай, сам смеется над этим:
— Валька, а пойдем и мы, для веселья выпьем. Сколько водка стоит? У тебя много денег?
— Много, 70 рублей.
— Правда? А у меня 5 рублей. Слушай, пойдем выпьем хотя бы по сто грамм.
Пошли, но по дороге в буфет Колесов, дома избегавший пить водку, засомневался:
— Володя, знаешь, мне бы не стоило пить, у меня, видишь ли, такая семья…
— Сопьешься, что ли? Да ведь мы всего по сто грамм, на праздник это просто нужно для веселья.
Зашли в ресторан у «Колизея», помялись, водки на витрине не нашли. Зашли в знакомый по предыдущим праздникам буфет на углу Невского и Марата.
— Володя, впоследствии здесь повесят мемориальную доску.
Взяли по сто грамм и по пирожку. Никаких признаков опьянения. Посмеиваясь, пошли обратно к своей колонне. Снабдили «артиста» деньгами на сто грамм.
По дороге Зунька и Юрка несколько раз с деловым видом забегали в магазины – пить кагор. В последний раз взяли с собой комсорга. Зунька пропил все свои деньги, шел с красным носом, с транспарантом в руках. Сзади шла женская школа, стали соревноваться: кто кого перекричит. Репетировали «ура», в том числе призывы: «Привет мотальщикам 179 академии!» Это же прокричали на Дворцовой.
Потом Колесов оказался вместе с «академиком» и комсоргом. У Рэда папироса в углу рта.
— Под Маяковского работаешь?.
Рэд развеселился:
— Не трогайте моего любимого поэта! Договорился с отцом, что я не буду курить, а он прекратит «забегаловки» после работы, — огорченно добавил, — как жаль, что Ленин не дожил до лучших произведений Маяковского, он бы изменил свое отношение к нему.
— Да разве он плохо к нему относился? А «Прозаседавшиеся»?
— Ты вспомни, что он тогда сказал: я не принадлежу к почитателям его поэтического таланта…
На Аничковом мосту сидел нищий, около него разбитая бутылка.
— Не могу спокойно смотреть на нищих, — сказал Рэд, — вот там сзади какие-то иностранцы идут, увидят, нехорошо. Так хочется, чтобы у нас все хорошо жили…
Пошли в «Новости дня» на киножурналы.
— Слушай, Валя, — сказал Игорь, — тебе не кажется, что у нас в школе происходит нечто странное: отобрали несколько избранных на получение медалей, остальным дорога закрыта.
— Мне не только кажется, у меня отвращение ко всему этому.
— Нинушка недавно разоткровенничалась: она хочет, чтобы медали получили трое. Эти трое, по ее мнению, Рэд, Юра Вахтин и Лева Ривош.
— Насчет Рэда справедливо, насчет других – едва ли. Но их уже тянут: получили тройку или даже четверку, учителя беспокоятся – надо выправить. У Юрки плохое сочинение, Фатинья сразу дает ему другую тему – исправить отметку.
— Сам-то он, кстати, мало старается. 6)
Состоялось необычное родительское собрание – совместно с учениками. Долго и крикливо говорила Нинушка. Мать Игоря удивилась: «Истеричка какая-то».
С опозданием пришла Вера Федоровна Панова. Учителя засуетились, предложили ей выступить. Она вежливо возразила:
— У моего парня двойка есть.
Выступила мать Рэда, взволнованно, немного сбиваясь. Она страстно, напористо стыдила учеников:
— Как вы можете так поступать, где ваша комсомольская совесть?!
Стало понятно, отчего ее сын стал такой, какой он есть. Наконец-то он услышал речь настоящей коммунистки, то, чего было много в кино и книгах, но не было в жизни. Правда, немного смутился: из-за чего сыр-бор? Вроде бы они, ученики, ничего страшного не натворили. Слушая и восхищаясь, подумал: ничего это не меняет, в сущности, жизнь идет своим чередом, очень далекая от таких речей.
После родительского собрания мать сказала:
— Мне Зинаида Николаевна сказала, что все учителя тебя тянут на медаль, а ты не хочешь, ленишься.
— Меня тянут на медаль?! Как ей не стыдно так говорить…
Культура. Школа, газеты, книги, радио настойчиво внушали ему уважение к культуре, надо, мол, овладевать ею. Он и сам понимал, что это дело хорошее, это – другая жизнь. Причем вполне доступная. Книги – в школьной, районной и даже в деревенской библиотеках. Музыка звучала на имеющейся у всех технике: черная настенная тарелка (репродуктор) и патефон. Один радиоканал и один завод граммпластинок. Еще до войны радио было в каждой квартире, потом дошло и до деревни. С кино чуть похуже: от 20 до 50 копеек за билет. Но на воскресном детском утреннике 10 копеек. В театры можно было попасть за 50 копеек на галерке.
Конечно, при желании можно было бы отказаться от этих удовольствий. Некоторые так и делают – не читают книг, не из протеста, а от равнодушия. А другие читают из интереса: сначала сказки, приключения, а затем меньшая часть приучается к романам, некоторые даже прочитали «Войну и мир» и «Тихий Дон».
Колесову эта другая жизнь очень понравилась. Удовлетворялась унаследованная от матери тяга к наслаждениям (гедонизм). Укреплялось самоуважение: вот какой я интеллигентный и культурный.
С детства он вовлекся в запойное чтение: вся классика, Маяковский, Шолохов, Зощенко, «Шерлок Холмс»…
Пушкин: «Блажен, кто смолоду был молод… Но грустно думать, что напрасно была нам молодость дана…», «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» Многое само собой запоминалось наизусть.
Маяковский: «Если на небе зажигают звезды, значит это кому-нибудь нужно», «Пою мое отечество, республику мою!» Как и в других странах: «Америка, Америка, любимая страна», «Германия превыше всего».
Зощенко рассказал о детстве хорошего мальчика Ленина, Платонов – о великом вожде.
