7
Опустив на шею коня поводья, в кольчуге, в шлеме, на верху которого торчал влажный от росы голубой еловец,[255] и держась правой рукой за крыж меча, а левую приложив к глазам, князь Святослав смотрел вдаль.
Перед взором князя Святослава открывалась безбрежная, слившаяся с небом равнина. На ней кое- где высились скалы; одинокие и необычные среди этого зеленого моря, темнели полосами леса. Обходя горы и леса, по долине текли, отражая голубизну неба, спокойные реки.
В горах позади и в долине было очень хорошо в этот ранний час: небо голубое, бездонное, воздух пронизан розовой дымкой, зелень свежая, яркая, точно умытая росою. Поражала и тишина; то тут, то там пробовали голоса птицы, откуда-то издалека доносилась девичья песня.
Однако в долине за каждой скалой, у каждой речки, в лесах — повсюду притаилась смерть. Здесь проложена единственная дорога с гор в Византию, здесь идет великая битва между Русью и империей, битва, ради которой издалека явился сюда князь Святослав. Он уже спустился со своими воями с высоких гор; здесь, в долине, уже произошла жестокая сеча между русским и римским войсками. А сколько еще крови прольется, сколько людей погибнет!
Князь Святослав поглядел назад. Там над рекой, у леса, темнел стан русских воев, тянулся большой полукруг связанных между собой возов и высоко в небе вставали дымки — вой готовили еду. В солнечных лучах тускло поблескивали копья…
Посмотрел князь и в другую сторону — на запад. Там, далеко, над другой рекой и у другого леса, темнел стан ромеев; на самом высоком месте стоял шатер императора, над которым развевалось знамя империи, высились шатры его таксиархий и полков; легкий ветер доносил оттуда неясные голоса.
И князь Святослав подумал, что пройдет немного времени — и стан станет против стана. На этой зеленой равнине сойдутся закованные в броню и одетые в обычные порты люди, натянут тетивы своих луков, наставят копья, поднимут секиры. Не цепы будут молотить здесь, на равнине, — люди станут убивать друг друга, не роса, а кровь упадет на зеленые травы, а из лесов прилетят на поле брани черные вороны.
А разве не лучше сойтись на этой равнине двум — императору Византии и князю Руси?
— Смотри, — сказал бы князь Святослав императору, — на это небо, землю. Там — Русь, там — Византия, а вот тут — болгары. Почто хочешь, император, уничтожить Болгарию, а потом и Русь? Я пришел — и ты видишь силу Руси: любовь и мир — разве это худо? Только будем держать слово крепко. Ты клянись Христом, я, по обычаю нашему, даю клятву на оружии.
Василики императора ромеев — протовостиарий Мануил и епископ адрианопольский Иосиф — прибыли в стан князя Святослава ранним вечером. Ехали они под белым знаменем.
— Кто едет? — крикнули, увидя их на дороге, дозорные чела.
— От императора ромеев… Василики… к князю Руси Святославу, — ответили протовостиарий и епископ.
Их отвели в стан русских воев, к большому шатру, над которым развевалось знамя князя Святослава.
Но не князь говорил с василиками: когда их ввели в шатер, там стояли в ожидании воевода Свенельд и несколько тысяцких.
— Мы от императора ромеев Иоанна, — начал протовостиарий, — василики, патрикий Мануил и епископ Иосиф, прибыли к князю Святославу…
— Князя нашего Святослава тут нет, — ответил им Свенельд, — мы, воеводы и князья, слушаем вас и будем говорить за князя и Русь…
Василики поклонились, и протовестиарий продолжал:
— Император ромеев Иоанн спрашивает русского князя: зачем он привел свое войско сюда, в Византию?
Воевода Свенельд обменялся взглядом с воеводами и обратился к протовестиарию:
— Князь Святослав пришел не в Византию, а в Болгарию, с которой у него мир, а потому князь спрашивает у императора ромеев: зачем он привел свое войско в Болгарию?
Василики растерянно молчали.
— А если император хочет знать, — добавил Свенельд, — зачем князь Святослав пришел в Болгарию, то мы скажем — не золота вашего ради, хотя вой наши за него уже заплатили кровью…
— Император ромеев очень сожалеет, — умолчав о кентинариях, промолвил протовестиарий, — что здесь, на равнине, произошла сеча, и не хочет, чтобы кровь лилась и далее.
— Веруя в Бога, — добавил епископ, — мы не должны нарушать мир, уложенный еще нашими предками, ибо посредником между ними был сам Бог. Потому мы советуем, как друзья, тотчас и без дальнейших переговоров покинуть землю, которая вам не принадлежит. Если же не послушаете нашего совета, то нарушите мир и любовь с нами вы, а не мы…
Протовестиарий Манул, вдохновленный словами епископа, стал угрожать:
— А если принудите императора ромеев выступить против вас со всем своим войском, то погибнете здесь все и некому будет даже уведомить Русь о вашей гибели…
Когда толмачи перевели слова протовестиария и епископа воеводам, те переглянулись, перекинулись несколькими словами, и воевода Свенельд сказал:
— Напрасно вы, василики, всуе призываете Бога и совсем уже напрасно грозите князю и воям нашим. Теперь послушайте нас. Если вы пришли говорить о любви и мире, будем про это и говорить — мы хотим и любви, и мира. Но коли мир, то настоящий — сами ромеи позвали нас сюда, по их вине произошла здесь сеча. Пусть император даст нам дань на всех воев, живых и убитых… Если желаете мира и любви, уходите навеки из Болгарии; князь Святослав с воями своими тоже согласен уйти за Дунай. Если же ромеи не покинут Болгарии, не дадут дани, не выкупят пленных, то мы пойдем вперед, поставим свои шатры у самого Константинополя и покажем, что мы не жены, не дети, которых можно запугать, а храбрые вой, побеждающие врагов оружием. И пусть тогда ром ей не сетуют, а переселяются в Азию…
Василики не знали, что ответить воеводам князя Святослава. Дали дары воеводам и князьям — золото и паволоки — и вернулись в свой стан.
Вечером они явились снова перед станом князя Святослава. На сей раз они везли с собой другие дары — меч и щит императора Иоанна.
— Быть по сему! — сказал князь Святослав. — Заключим мир!
8
Феофано своего добилась: для беседы с нею в Софию прибыл император Иоанн. Он явился не один, а с проэдром Василием. К собору они подошли поздно вечером через сад Большого дворца, где их никто не мог увидеть, и приблизились к северным воротам. Этериоты расступились перед ними…
Служителям храма, видимо, было известно, что кто-то придет из Большого дворца, и службу в этот вечер не правили. Софийский собор высился среди площади, темный, огромный, точно гора. Темно было и внутри собора, куда зашли император и проэдр. Кое-где ровным пламенем горели свечи, но казалось, что они не излучают света.
Император и проэдр, вступив в собор, быстро шли по каменному полу, за ними шагали этериоты. В соборе было пусто, эхо шагов звучало в темных переходах, билось в конхах, повторялось в высоких куполах, наполняло весь собор.
Проэдр еще в детские свои годы пел в хоре мальчиков с девичьими голосами и знал в совершенстве все закоулки этого огромного храма. Он уверенно шел вперед и только на мгновение остановился у двери перед лестницей, которая вела в катихумений. Там, при свете нескольких свечей, стояли, скрестив копья, два великана-этериота. Увидав императора и проэдра, они мгновенно расступились. Проэдр первый ступил
