Отважной гордости, и несравненной Глубокой силы роковой Любви! Вот, наконец, Диана, наклоняясь На запад, стерла грозовые тучи; Ты, призрак, меж деревьев осенявших Тебя, исчезла. Лишь глаза остались, Не уходили, – не ушли вовек, Мне освещая одинокий к дому Мой путь, светили (как надежды) – вечно. Они со мной ведут меня сквозь годы, Мне служат, между тем я сам – их раб; Их дело – обещать, воспламенять Мой долг; спасаем я их ярким блеском, Их электрическим огнем очищен, Я освещен огнем их елисейским. Мне наполняя душу Красотой (Она ж – Надежда), светят в небе – звезды, Что на коленях чту в ночных томленьях; Но вижу их и в полном блеске полдня, Всегда их вижу, – блещущие нежно Венеры две, что не затмит и солнце. Перевод В. Брюсова (1924)
Хваление небу! Опасность прошла, Томленье исчезло, И мгла лишь была, Горячка, что 'Жизнью' Зовется – прошла. Прискорбно, я знаю, Лишился я сил, Не сдвинусь, не стронусь, Лежу, все забыл Но что в том! – теперь я Довольней, чем был. В постели, спокойный Лежу наконец, Кто глянет, тот дрогнет, Помыслит – мертвец, Узрев меня, вздрогнет, Подумав – мертвец. Рыданья, стенанья, И вздохи, и пени, Спокойны теперь, И это терзанье, Там в сердце: – терзанье, С биением в дверь. Дурнотные пытки Безжалостных чар Исчезли с горячкой, Развеян угар, С горячкою 'Жизнью', Что жжет, как пожар. Из пыток, чье жало Острей, чем змеи, Всех пыток страшнее, Что есть в бытии, О, жажда, о, жажда Проклятых страстей, То горные смолы, Кипучий ручей. Но это утихло, Испил я от вод, Что гасят всю жажду: Та влага поет, Течет колыбелью Она под землей, Из темной пещеры, Струей ключевой, Не очень далеко, Вот тут под землей. И о! да не скажут, В ошибке слепой Я в узкой постели, В темнице глухой:
