щепкой на волнах, в лучшем случае плавником дельфина, он же стоял в ладье с прямым парусом. Я понял тогда, что увлечение интересной проблемой позволяет разуму повзрослеть так, что он вдруг из пленочного состояния собирается в мощный железный кулак. Этим кулаком Люстра бил меня в лоб. Из глаз моих искры летели. Сегодня я намеренно вздымаю и мысль и лексику Люстры, наверное, для того, чтобы показать возникший тогда разрыв в нашем мышлении — дуэт щенка с петухом…
— Короче, спасая жертвенных девушек, Тезей в тысячи крат увеличил их число. Дело тут в лабиринте. Путь в его глубины был прост, его освещал свет старой веры. Но когда Тезей, убив Астерия, погасил этот свет, — тьма поглотила и его самого. Темен и страшен путь из лабиринта — путь выбора. Эх, девушки, девушки… Короче говоря, молодые герои растащили громадное всесветное солнце по бесчисленным жертвенникам богов нуворишей.
Кстати, победа Тезея над Минотавром и есть та легендарная победа греческих предков над атлантами, о которой сказано у Платона.
— А катастрофа? — спросил я. — Когда небо стало похожим на студень?
— Катастрофа была до Тезея. Крит лишь провинция. Провинций, я думаю, было много. Нужно искать золотые шлемы с прямыми рогами. Кстати, битва Тезея с Минотавром говорит знаешь о чем? О том, что асы не участвовали в конном походе индоевропейцев за Гималаи. Немцы пускай заткнутся. Арии к асам имеют такое же отношение, как и к старику Ною. Смешение культур асов и ариев произошло позже. Очень даже позже. Гораздо. Наверное, в борьбе с Римом. Тут интересно вот что, вникай: христианский миф о святом Георгии, поразившем дракона и освободившем жертвенную царевну, — это поздняя версия, перифраз мифа о Минотавре. Дракон олицетворяет два Ра — единение огня и воды, основу всех языческих представлений о происхождении живой души. Георгий — конец Афродитам и Аполлонам. Герой новой веры укокошивает своего отца — прародителя.
Пока я размышлял над уже несвойственным Люстре словцом «укокошивает». Люстра в другую лодку перескочил.
— Дракон — это дурак. «Он» — суффикс. Как «стади(он)». «У» — огласовка. ДУРАК(он). Русские называли дракона — Змий. Дурака-то легко копьем забодать. А Егорий — герой, — Люстра снова перескочил с лодки на лодку — как не свалился в холодную воду? Хорошо бы, надо бы ему поостыть.
— Кстати, о лошадях. Викинги почитали коня и перед боем ели конину. Возможно, влияние амазонок. Возможно, влияние славян. У славян священным животным был именно конь. Конскую голову, череп, вешали на крыше бани. Или рядом с баней на шесте…
Я не смеялся над его банной привязанностью, поскольку видел в брызгах его горячего фонтана сверкающий образ, который будет звать и манить меня своей тайной — это земля моего раннего детства, валдайские золотые холмы. Наверное, из валдайских чистых песков и сварены стеклянные часы — кто же знает, как они устроены. Но я улавливаю их ход, их мелодичные звоны, скольжение разноцветных теней.
— Городов и на Ильмене и на Ладоге было много, — сказал Люстра. — Варяги называли этот край Гардарики — край городов. «Рики» — край, страна. Я думаю, апостола славяне все же попарили. Да и сам он, думаю, не дурак — не мог он от такого чуда отказаться.
«Удивительное видел я в славянской земле на пути своем сюда (в Рим). Видел бани деревянные, и разожгут их до красна, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя ими, и до того себя добьют, что едва слезут, чуть живые, и обольются водой студеной, и только так оживут. И творят это всякий день, никем же не мучимые, но сами себя мучат, и то совершают омовение себе, а не мучение».
Сейчас бы я сказал Люстре, что описание бани Андреем Первозванным выглядит более захватывающим, чем благословение им Киевских гор. Некоторым исследователям кажется, что рассказ о бане насмешливый. Ничего подобного, каждому любителю бани, каждому северянину очевидно, что писал его любитель, писал и почесывался сладострастно. Возможно, сам Нестор и был тем новгородцем, тем северянином. Но академик Рыбаков считает, что это кусок вставной и написан он в дохристианское время. Что ж, значит, писал другой новгородец. Может быть, рукопись, предшествующая «Повести временных лет», и писалась в Великом Новгороде.
И в Киеве новгородцы строили свои бани — княгиня Ольга сожгла древлян, убивших Игоря, в бане. И все же не оставляет меня ощущение, что это была не только месть княгини, но и последнее жертвоприношение язычницы Ольги богу Сварожичу.
Андрей проповедовал на славянской земле и якобы оставил русичам свой посох.
Напрашивается вывод, что именно русичи «новгородцы» сохранили на Руси и донесли до девятого века слово Христа. И доставили его на освященные Андреем Первозванным Киевские горы.
У норвежцев в просторечье сохранилось слово «варяг», что означает волк или бродяга. В русском языке есть слово, похожее по звучанию и по смыслу — «варнак». Некоторые думают, что это от «варить», мол, так именовали солеваров, но я думаю, ошибаются некоторые. В слове «варнак» слышится что-то злое, видится окровавленное оружие, пахнет дымом, быстрым огнем. Слово «вар» до сих пор синоним кипятку. Может быть, «свара» — ритуальное паренье и мытье в бане. Русичи орали и охали как и сейчас, но громче. Отсюда и повелось: «Не устраивайте свару». Может быть, «свара» — принесение в жертву. Тогда и варнак — это просто жрец.
«Путь из варяг в греки» так и назывался: «Путь из варяг в греки и из грек по Днепру». Так в летописи сказано — «Из варяг в греки», а не из славян в греки. Язык точен, как лекало, и не следует кроить его по выбору своего хотения. «Путем» владели варяги. Они и Родень, и Киев-Кенегард, и Полоцк, и Холм основали и, наверное, Ладогу. Нужны же были им укрепленные стоянки.
Они шли водой, а венеды шли сушей. Но пришли на одно море. Только все мореходные термины принесли на это венедско-варяжское море варяги.
Я помню, что на год раньше, когда Люстра еще только-только начал вживаться в Бога Богов, мы с ним чуть не подрались из-за Новгорода Великого. Кстати, он тоже был новгородец и, скорее всего, от своей красноглинистой, ольховой земли получил в дар стеклянные часы, которые как бы определяют и наше духовное знание, и нашу духовную реальность.
Я спрашиваю Люстру задиристо:
— А ты разделяешь мнение, что новгородцы призывали варягов править?
— Разделяю.
Я созрел для драки сразу — я стеснялся факта призвания варягов.
— Что же, по-твоему, они были шкварки?
— Важно выяснить, физкультурник, кто такие эти они?
— Новгородцы.
— Новгородцами они стали уже потом. По летописи получается так: варяги взимали дань «с чуди, и со славян, и с мери, и со всех кривичей».
— Дань — мне понятно. Я говорю, о князе.
— Варяжских племен было много, и все разбойники. Одни прибегают: «Гони деньгу!», другие прибегают: «Давай дань!». Третьи набрасываются: «А ну, раскошеливайся!». И всем дай. И приходилось мирному народу нанимать себе защитника. Лучше и дешевле такого же бандита — варяга. И нет у людей перед ним священных обязанностей.
Мне такой поворот понравился. А Люстра еще более меня успокоил:
— В общем-то все было так, но еще проще. Племена, жившие тогда по берегам Волхова и реки Великой, являли собой довольно тесную общность и выбирать князя из своих племен не могли, чтобы одно племя над другим не возвысилось. Словом — варяжский выбор был самым что ни на есть оптимальным. Варяги владели «путем». Варяги владели Киевом. Варяги как бы имели право на старшинство.
Антипатриотические выпады Люстры я относил за счет его желания поддеть меня. Я, разумеется, хотел смолчать, но не смолчал:
— Киев основал Кий, князь полян — перевозчик.
