допускаете!» — «Христос детям не поможет! И матерь божья тут ничего не сделает. Мы для того и прибыли сюда — детишек спасти! — негромко, но внушительно сказал майор. — Да, Казимир, вам самое трудное досталось. Но надо выдержать, не сорваться! Иначе — конец. Ладно. Рассказывай дальше. Про охрану, вооружение».
Казимир достал лист бумаги. Майор включил фонарик, склонился над планом: два пулемета. По углам с западной стороны. Прикрывают главные ворота. Тридцать человек в охране, давал пояснения Братковский, столько же «воспитателей». Но они безоружные. У охраны — «шмайссеры», пять ручных пулеметов. На подступах к лагерю минные поля. Радиосвязи с городом нет, телефон.
Димка не удержался: «Ну, Казик, ты хлопец еще-тот! За три дня — все ухватил!» — «Я не еден. Товарищи те ж работали».
Терлыч спрятал бумажку во внутренний карман пиджака и, застегнув его, заговорил совсем о другом: «Казимир, мне нужно встретиться с твоим графом». — «С паном Скавронским? Я схожу к нему». Майор мотнул головой: «Нет. Шановному пану еще рано знать, что ты с нами. Другой человек нужен, чтоб свести меня со Скавронским. Но граф должен доверять ему».
Братковский, склонив по-птичьи голову, задумался: «Не знаю, товарищ командир. Боюсь ошибиться…» И оборвал себя: «Говорите, ще не час открываться пану графу? Ну, а коли так…»
19. ЕСЛИ ГРАФ СКАВРОНСКИЙ ДАЕТ СЛОВО ЧЕСТИ
«Я не разумем вас, пан хорунжий», — граф негодующе распушил сивые усы и бросил высокомерный взгляд на остановившегося в дверях Алексея. Казимир устало повел плечами: «Пане граф, я не понимаю, чего вы не понимаете. Вы послали ко мне Зосю с приказом прибыть к вам. Так? Я шел к вам. У самого замка меня перехватили эти люди. Они попросили встретиться с вами. Дали слово, что никакой беды не принесут. Им нужно только поговорить. Это офицер». — «И в одном чине с вами, — Алексей сделал шаг вперед. — Разрешите представиться: майор Советской Армии Терлыч!» — «Пан… москаль? — и без того выпученные глаза графа, казалось, готовы были вылезти из орбит. Кого вы привели, Казимир?»
Братковский пожал плечами.
Алексей хотя и не говорил по-польски, но речь поляков понимал. «Друга, пан граф. Я пришел к вам как друг. Больше того, я пришел к вам как товарищ по оружию. Ваш хорунжий здесь ни при чем. И если вы так же понимаете русскую речь, как я вашу, мы можем отпустить Казимира и поговорить вдвоем». — «Ниц! — граф резко, насколько позволяла его комплекция, повернулся к гостю, которого до того игнорировал. — Пан Братковский останется. А пан русский покинет мой замок. Я не принимаю гостей. Тем более — русских!» — «Полковник Берлинг говорил о вас, как о честном человеке, истинном патриоте Польши».
Скавронский не отличался решительностью и стойкостью. И от напористости ночного гостя быстро терял гонор. Имя полковника Берлинга, его бывшего командира, просто ошарашило графа. «Если позволите, я вручу вам письмо полковника Берлинга», — Алексей из-под подкладки плаща вынул узкий плотный конверт с польским орлом в верхнем углу. — Прошу!»
Граф с тем же удивительным для его слоноподобной фигуры проворством ринулся к столу, схватил нож для бумаг и вскрыл конверт: «Шановный пан Юзеф! Чтобы ты не сомневался в моем авторстве, напомню тебе о поцелуе, которым прекраснейшая из паненок Людвига осчастливила ясновельможного графа Скавронского на балу у князя Р. в той маленькой комнатке, где, к несчастью пана Юзефа, оказался его командир. Поверьте, я до сих пор сожалею, что помешал блаженству своего товарища. А теперь, когда ты убедился, кто пишет это письмо, я скажу: этот человек — мой и твой друг. Помоги ему».
Граф медленно опустился в массивное кресло, зачарованно глядя на небольшой листок бумаги в огромной руке: «О, пани Людвига! Маленькая пани!.. То так, то пан полковник Берлинг пишет. Только он знает про то чудо». Вскочил и короткими шажками подбежал к гостю. «Дзенькую пану за писульку! Матка боска! У меня в замке гость из Московии! Приветствую вас в своем родовом гнезде, пан майор!»
Он позвонил в колокольчик. В кабинете появилась молоденькая миловидная горничная с быстрыми лукавыми глазками. По взгляду, который она, входя, бросила на хорунжего, Терлыч узнал в ней Зосю. Девушка проворно уставила стол бокалами, бутылками, легкой снедью. «Прошу, пан майор!» Опрокинув бокал вина во вместительное горло, граф пожевал губами, осторожно выдохнул: «Неужто то правда, что шановный пан Берлинг стал командиром у Советов?» — «Нет, пан граф, — успокоил Терлыч. — Полковник Берлинг — командир польской дивизии имени великого сына Польши Тадеуша Костюшко, перед чьим мужеством я преклоняюсь».
Граф снова выпучил глаза: «Но Костюшко — враг русских! Он сражался против России». — «Не совсем так, пан граф, — отозвался гость. — Костюшко воевал против русского царизма и всего того, что царизм нес свободолюбивой Польше. Но русский народ, лучшие люди России никогда не были врагами Польши. Вспомните шестьдесят третий год. Польша поднялась на борьбу за свою свободу. А русский офицер Потебня организовал комитет русских офицеров в Польше. Комитет помогал повстанцам-полякам в борьбе с царскими войсками. Десятки русских офицеров и солдат перешли на сторону восставших».
Граф недоверчиво покосился на него: «И все-таки пан полковник Берлинг надел форму русского офицера». — «И это не так, пан граф. Не только полковник Берлинг, но и все остальные офицеры, все солдаты дивизии, включая обозных, — все носят форму жолнежов Польши. А пятнадцатого июля прошлого года — годовщина Грюнвальдской битвы, вы помните? В лагере на берегу Оки, недалеко от Москвы, было богослужение. Прямо под открытым небом. Вел его отец Куш. Ксендз. И алтарь был на лужайке. Католический. Украсили его цветами и сосновыми ветками… Об этом писали газеты Англии и Америки. Там солдаты приняли присягу Польше. Запросите из Лондона газеты за июль прошлого года».
Граф подозрительно взглянул на молчащего Казимира. Но Терлыч поспешил с разъяснениями: они предупреждены, что пан граф Скавронский — офицер Армии Крайовой. И имеет связь с Лондоном. Английские корреспонденты сообщали и о вооружении дивизии Костюшко. На восемьдесят процентов оно является автоматическим и полуавтоматическим. Есть реактивные противотанковые ружья. В дивизии несколько пулеметных и артиллерийских подразделений, минометные подразделения и около тридцати танков Т-34. И все это — советское.
Граф не преминул ехидно поинтересоваться, неужели у Советов много лишнего оружия, что они вооружают польскую дивизию. Лишнего, конечно же, нет, парировал Терлыч, но в сорок первом было еще хуже. Однако, когда генерал Сикорский попросил Сталина, генералу Андерсу было разрешено сформировать на русской земле польское войско. Целую армию! Из шести дивизий. И мы вооружили эти шесть дивизий полностью, хотя у самих на учете была каждая винтовка. «То так, — согласился Скавронский. — Но генерал Андерс жаловался на питание». — «Пан граф, по дороге домой вы остановились в чужом доме. Хозяин по- братски разделил с вами последнюю краюху хлеба. Вы легли спать полуголодный, но и он тоже. Неужели вы будете возмущаться? У нас женщины, дети, старики голодные у станков стоят, поля пашут. Нам очень трудно было в октябре и ноябре сорок первого. Немец стоял под Москвой. Генерал Андерс обещал к первому октября закончить подготовку армии и ввести ее в бой. Но не захотел выполнить обещание, пан граф. Он нарушил слово солдата! А когда Гитлер пришел к Сталинграду, Андерс увел свою армию в Иран. Убежал, как крыса с корабля. Генералу Андерсу и кое-кому в Лондоне показалось, что наш корабль идет ко дну, не так ли?»
Скавронский нахмурился: москаль непочтителен к его кумирам. Терлыч поспешил его успокоить, мы уважаем генерала Сикорского, к его голосу Советское правительство прислушивалось. Но в этом случае решал не он. Его убедили, что так нужно для Польши. Но разве Польше нужно, чтобы оккупанты бесчинствовали на польской земле, грабили ее, истязали женщин, убивали детей, а польские солдаты в это время отсиживались в чайханах Тегерана. «Польша борется, пан майор», — засопел раздраженно граф. — «Я говорю не о Польше, — возразил Алексей. — Лучшие сыны Речи Посполитой не сложили оружия. И среди них славное имя ясновельможного пана Скавронского!»
Граф польщенно улыбнулся, показал Казимиру на бутылку. Подняли бокалы «За Польшу!». С минуту помолчали, после чего поляк попросил сказать ему правду. Как жолнеж жолнежу! Что же русские хотят сделать с Польшей? В ответ Терлыч достал из внутреннего кармана в несколько раз свернутый номер
