Нина не сразу обратила на него внимание, хотя мужчина был красив — высокий, черноволосый. Он не присоединился к группе, бродил по залам, бросая короткие взгляды на картины. Нина заметила его лишь тогда, когда он — о! святотатство! — протянул руку к одному из портретов.
— Пожалуйста, не трогайте! — кинулась она.
Мужчина одернул руку.
— Простите.
Нина смягчилась.
— Феррано был величайшим художником своего времени… — начала она, но мужчина прервал:
— Величайшим? Не надо так громко! Он был небрежен.
Нина оскорбилась, а незнакомец, словно не заметив этого, продолжил:
— Смотрите, вот здесь! — Он указал на одну из картин из цикла «Окна Италии». — Самый обыкновенный дом, бедный квартал, множество окон и всё такое. По замыслу здесь должен быть вечер, но вот эту часть, — незнакомец ткнул пальцем, — художник рисовал утром, а свет после не исправил. Понимаете? Небрежность. — Он улыбнулся.
— О! — только и сумела сказать Нина.
— А вот здесь… — Незнакомец сам провел молодую женщину по залам, указывая на ходу ей на те или иные недочеты картин. Нина была очарована: о многом не знала даже она!
— Скажите, а почему картины висят так? — спросил вдруг незнакомец.
— Что Вы имеет в виду? — удивилась Нина.
— Ну, насколько я знаю, академики выделяют периоды в творчестве Феррано несколько иначе.
Нина, краснея, пояснила.
— Думаете?
Нина кивнула, незнакомец почему-то улыбнулся.
— А вот эта картина, — он указал на «Портрет мертвой женщины», — почему она висит отдельно?
— Я думаю… — Нина вздохнула. — В картина Феррано ранее не было трагизма. Понимаете? Он рисовал только радость, красоту. А здесь — смерть. Я думаю, что-то с ним произошло тогда, ведь картина нарисована после длительного перерыва. Что-то что переменило его… Знать бы только что?..
Они оба вгляделись в картину. На ней изображена женщина, глубокая старуха, сидящая в кресле на террасе дома. По всей видимости, родственники вывели её погреться на солнышке, и ещё никто не знает о случившемся.
— Посмотрите, она ведь улыбается, — продолжила Нина. — Она прожила долгую жизнь и умерла так, как подобает в старости. В тепле, достатке, в своём доме. Я думаю, что Феррано только тогда начал понимать, что такое смерть.
— Спасибо, — сказал вдруг незнакомец и пожал ей руку.
Это было так неожиданно, что Нина раскраснелась и быстро затараторила:
— А Вы знаете, Феррано не нарисовал ни одного автопортрета!
— Почему Вы так решили? — рассмеялся незнакомец. — Он нарисовал уйму автопортретов. Разве можно научиться рисовать чужое лицо, если не можешь изобразить своего собственного?
— Но ведь нет ни одной картины!
— Значит, они уничтожены, вот и всё.
— Но почему?
— Наверное, он просто не хотел, чтобы потомки знали его лицо.
— Ниночка Аркадьевна, а ведь он красавчик! — сказала вдруг Лариса. Это была ужасно красивая и не менее вульгарная девица, едва закончившая колледж культуры и ещё не успевшая выйти замуж. Нину она откровенно презирала, и сама Нина отвечала ей мягкой нелюбовью.
— Что? — не поняла её Нина.
В тот же день, вечером после работы, она вместе с другими сотрудницами галереи одевалась в служебном помещёнии. Правда, обычно просто так топталась рядышком — прихорашиваться не считала нужным, но уходить первой не хотела.
— Ну, тот парень, что премиленько так взял Вас за руку у той дурацкой картины с мертвой старухой, — продолжила Лариса.
Слова сказаны — смутившуюся молодую женщину окружила стайка коллег, жаждущих подробностей. За Нину говорила Лариса. Оказывается, она успела разглядеть незнакомца с головы до ног: он был хорошо и, главное, дорого одет, явно иностранец, а уж как он смотрел на Нину!
— А из его кармана выпало вот что! — под конец заявила Лариса и достала из кармана флаер какого-то клуба. — Это, между прочим, весьма модное, очень дорогое закрытое заведение. — Она церемонно протянула флаер.
И внезапно Нина поняла, что Лариса ей завидует.
III
Её жизнь иссякла.
С последней картиной, упакованной для отправки, всё утратило смысл. Её тело продолжало дышать, двигаться, но делало это чисто механически, в силу необходимости производить те или иные действа.
Она соприкоснулась с Богом, и ничто более не могло сравниться с этим.
Нина взяла отпуск.
Весь день она сидела на диване, скрестив руки на коленях, в полной тишине.
Абсолютной тишине.
Давящей тишине.
Феррано!
Она и без того получила больше, чем могла мечтать — она прикоснулась к Богу! И теперь осталось только воспоминать те дни, когда в залах галереи царили его картины, как она шествовала мимо них, говорила о них.
О нём.
Нина аж вздрогнула. Но ведь есть ещё он! Тот самый таинственный незнакомец, с которым она так легко говорила о Феррано.
Кинулась в прихожую. В кармане плаща разыскала смятый флаер, развернула. На нём размашистым почерком написано: «Мерлинк, 20 числа будет наша вечеринка. Ждем тебя в восемь».
Мерлинк!
Сердце Нины сжалось: незнакомца звали точно так же, как и Феррано! Это не может быть простым совпадением — это знак свыше.
Нина бросила взгляд на календарь: двадцатое уже сегодня.
