– Извини, мне надо не привыкнуть, а прямо-таки прирасти к человеку, чтобы есть с ним из одной сковородки. И то в экстремальных условиях.
Испортил он мне тогда аппетит. Лучше бы провозгласил лозунг: «Даешь культуру поведения в быту!» Одно дело – чувствовать себя дурно воспитанной, другое – чужой.
Вспомнив любимого мужчину, я не сумела вовремя остановиться. Вчерашняя обида ощутимо металась внутри. То в сердце кольнет, то в желудок врежется, то барабанную перепонку пощекочет.
– Ты собралась платить за квартиру, в которую неизвестные мужики приходят умирать? Не вынуждай меня тащиться к Линевой, передавать от тебя привет и сообщать, что угол тебе сдал я, – заявил полковник.
Это была потрясающая ругачка с подробным перечислением прав и обязанностей граждан вообще, меценатов, побирушек, господ, женщин, мужчин, преступных отморозков и прочая – в частности. Мы тонули в пучине античной и средневековой философии, а потом отдыхали на твердыне марксистско-ленинской. Использовали горячие аргументы типа: «Сам дурак, сама дура».
И леденили друг другу кровь изысканной вежливостью. Мы цитировали классиков и сочиняли афоризмы. Пресловутым методом проб и ошибок я пользовалась безукоризненно, потому что другими овладеть не удосужилась. Через два часа страстных споров стало ясно, что милицейскую бдительность лучше всего глушит моя тупость. И в ответ на не лишенные остроумия и здравого смысла доводы я принялась бубнить:
– Ничего со мной не случится за две недели. Мне надо работать. Я в любой момент могу просто- напросто убраться оттуда и не возвращаться. Ничего со мной не случится…
И снова по кругу.
После того как взбешенный Измайлов назвал мои однообразные выступления «непролазным дебилизмом», я с ходу спросила:
– А каковы результаты вскрытий, экспертиз, обыска? Больше недели прошло. Вдруг действительно не стоит соваться?
Окрыленный моей понятливостью, Юрьев заговорил, и к тому моменту, когда полковник меня раскусил, выложил главное. В салфетку Варвара отсыпала не яд и не противозачаточное, а сильнодействующее снотворное. Таким же попотчевали Вениамина Кузьмича Загорского. Потом ему, спящему, сделали внутривенный укол. Только вместо лекарства ввели воздух. Смерть наступила от эмболии. На кофейных чашках были отпечатки пальцев Зинаиды и Вениамина Кузьмича. В крови самой Зины Красновой обнаружили слабую концентрацию синтетического наркотического вещества.
Судя по состоянию печени и почек, девушка была начинающей наркоманкой.
В ее сумке под тетрадками нашли еще одну капсулу со снотворным. Изощренно убитый Вениамин Кузьмич Загорский имел волгоградскую прописку. В Волгоград послали запрос и с часу на час ждали исчерпывающих сведений о невезучем приезжем.
Упоминание о наркотике сделало меня совершенно неуправляемой. Даже Измайлов оказался не готов к такому-краснобайству. Я сулила, что Варвара Линева обязательно поделится со мной сокровенным. Ведь вот-вот наступит момент, когда ей нестерпимо захочется поговорить о подруге. Я бралась обаять безутешного Лешу Трофимова и выпытать у него то, что нормальные люди скрывают от родителей и милиционеров. Я обязалась «прощупать» хозяйку, у которой наверняка есть ключ от квартиры… На удочку, как водится, попался Сергей Балков.
– Виктор Николаевич, – негромко сказал он, – мы в дерьме по уши с этим убийством. Ей-богу, проще подкупить патологоанатома, чтобы написал, будто Загорский скончался от инфаркта.
У Полины статья получится и без проживания по одному адресу с Линевой.
А у нас… Пусть бы осторожно разведала хоть что-нибудь.
– Она – осторожно? Не зли меня! – рявкнул полковник. Но я уже вцепилась в спасательный круг, милосердно брошенный Сергеем. Балков почему-то считает, что отлучать меня от расследования преступлений, в которые я сама собой вовлекаюсь, бессердечно и глупо.
– Предупреждаю, великие сыщики: или я перебираюсь к Варваре и благословляю ваш контроль, или не перебираюсь и пользуюсь свободой действий. Учтите, насильственного изменения моих творческих планов я никому не прощаю.
– Ультиматум предъявила! – торжественно возвестил Борис Юрьев.
– Опять, – застонал Измайлов, – опять мы вынуждены идти у нее на поводу.
– Я вынуждена идти у вас на поводу.
Знаете же, как меня утомляют ваши запреты и указания, перестраховщики.
Они переглянулись. Дальнейшее было театром абсурда. Я встала навытяжку и добросовестно повторила за Виком страшную клятву: не торопиться, не трепаться, не проявлять инициативы, не рисковать и т, д. Менты все равно смотрели на меня с сомнением.
– А если я случайно нарушу данное товарищам слово, пусть разразит меня гром или покарает твердый кулак Виктора Николаевича, – добавила я от себя для пущей убедительности.
Зажмурилась. Кто-то из них троих всхлипнул.
Статью предстояло сдать в срок. А поскольку человеческие замыслы всегда корректируются реальностью, я не была расположена бездельничать в снятой квартире. Один из заместителей главы Центра по профилактике и борьбе со СПИДом живо откликнулся на просьбу о содействии.
– У нас есть дама, увлеченная объединением специализаций врача-инфекциониста и врача-нарколога. В сущности, ей осталось только название этому гибриду придумать. Обратитесь, я ее предупрежу.
В его голосе проскальзывала то ли язвительность, то ли насмешка, то ли зависть, что делало даму интересным объектом исследования. Она, похоже, взвалила на себя дополнительную нагрузку и не согнулась. Таких коллеги не слишком жалуют.
– Приходите, но имейте в виду, я очень занята, – сказала Лилия Петровна Вешкова и положила
