выяснить окольным путем, не случилось ли это со мной.
— Скажи ему, что она ушла, — ответил я.
— Ушла, сэр?
— Ушла. Исчезла. Её больше нет на корабле. Передай ему это, Булгар. Пусть забудет о том, что она может просочиться в его мозг.
— Она?
— Матрица женщины, да. Но теперь это не имеет значения. Она ушла. Сбежала в небеса. Аварийная ситуация миновала. — Я сердито уставился на него, страстно желая уйти к себе и там лелеять свою печаль. — Не пора тебе вернуться на свой пост, Булгар?
Поверил ли он мне? Или подумал, что я наскоро слепил обрывки полуправды, прикрывая свою причастность к тому, что матрица до сих пор не найдена? Этого я не знал. Булгар отвесил мне короткий, но почтительный поклон и зашагал прочь со словами:
— Спасибо, сэр. Я передам ему, сэр.
Он растаял в полумраке. Я продолжил путь наверх.
По дороге я встретил Кэткэта, а потом Рейбака. Оба посмотрели на меня, но не сказали ни слова. В глазах Кэткэта мне почудилось что-то укоризненное, но почти любящее, а вот холодный зловещий взгляд Рейбака заставил меня вздрогнуть. Каждый на свой лад, они как бы говорили: «Виновен, виновен, виновен!» Но в чем?
Прежде я воображал, что любой, столкнувшись со мной на борту корабля, с первого взгляда поймет, что я приютил беглянку, и станет ждать, когда я выдам себя, допустив какую-нибудь промашку. Теперь все было в точности наоборот. Мне казалось, что они глядят на меня и думают: «Он абсолютно одинок, здесь у него никого нет». И я сжимался, стыдясь своей изоляции. Хотя и понимал, что это на грани безумия. Я чувствовал себя взвинченным и безумно усталым; может, это была ошибка — совершить вторую прогулку среди звезд так быстро после первой. Я нуждался в отдыхе. Я нуждался в том, чтобы спрятаться от всех.
Мне захотелось найти на борту «Меча Ориона» кого-то, с кем я мог бы обсудить случившееся. Но кого? Не Роучера же. И не 612-Язона. Я действительно находился в полной изоляции. На этом корабле я мог поговорить только с Вокс, но она ушла.
Укрывшись в своей каюте, я подсоединился к медицинскому аппарату и задал десятиминутный курс очищения всего организма. Это помогло. Владевшие мной фантомные страхи и надуманные сомнения начали отступать.
Я открыл вахтенный журнал и просмотрел, какие еще капитанские обязанности нужно выполнить до конца дня. Мы приближались к точке разворота, к одному из тех узлов силы, равномерно разбросанных по небесам, которые звездный корабль должен использовать, чтобы двигаться дальше, через следующий сектор вселенной. Прохождение точки разворота с использованием всех ее преимуществ осуществляется автоматически, но — по крайней мере, в теории — ответственность за успех возлагается на капитана: я должен отдавать команды и отслеживать процесс с самого начала до завершения.
Но до этого еще есть какое-то время.
Я связался с 49-Генри-Генри, который был дежурным, и запросил данные о ситуации с матрицей.
— Без изменений, сэр, — сразу же ответил он.
— Что это означает?
— Отслеживание продолжается, сэр, но местонахождение пропавшей матрицы не установлено.
— Ни малейшего намека?
— Никаких данных вообще, сэр. По существу, нет способа выделить слабый электромагнитный импульс сбежавшей матрицы из фонового шума электрической системы корабля.
Я тоже так считал. 612-Язон докладывал мне об этом почти теми же словами.
— У меня есть основания считать, что матрицы больше нет на корабле, Сорок Девять-Генри- Генри.
— Правда, сэр? — сказал 49-Генри-Генри в своей обычной наполовину надменной, наполовину насмешливой манере.
— Да. Я тщательно изучил ситуацию, и мое мнение таково: сегодня матрица покинула корабль, и больше мы о ней не услышим.
— Должен я зафиксировать это как официальную позицию, сэр?
— Да.
— Сделано, сэр.
— Следовательно, можно немедленно выйти из режима поиска и закрыть дело. Мы запишем в дебет одну матрицу, и счетоводы Службы позднее зафиксируют это.
— Хорошо, сэр.
— Свободен, — приказал я интеллекту. 49-Генри-Генри отключился. Я сидел среди роскоши своей каюты, снова и снова прокручивая в уме прогулку среди звезд и пытаясь оживить ощущение гармонии, любви, единения с мирами небес, нахлынувшее, когда мы с Бокс медленно плыли на груди Великого Космоса. Тут же обострилось чувство потери, не покидавшее меня с тех пор, как Вокс исчезла. Совсем скоро мне предстояло встать, отправиться на командный пункт и приступить к надзору за разворотом; но пока я сидел, неподвижный и безмолвный, перед разверстой бездной одиночества.
— Я не ушла, — неожиданно произнес тихий голос.
Это было как удар в сердце. Я не сразу обрел способность говорить.
— Вокс? Где ты, Вокс?
— Здесь.
— Где?
— Внутри. Я никуда не уходила.
— Ты никуда…
— Ты расстроил меня. Мне просто нужно было немного побыть одной.
— Ты знала, что я ищу тебя?
— Да.
Щеки вспыхнули. Злость, словно ручей в половодье, бурно растекалась по моим венам.
— Ты понимала, что я чувствовал, когда ты… когда мне показалось, что тебя больше нет со мной?
— Да, — совсем тихо и не сразу ответила она.
Я заставил себя успокоиться. Сказал себе, что она ничего мне не должна, кроме благодарности за убежище. Что боль, которую она причинила мне своим молчанием, в общем, не ее дело. Что она еще дитя, непослушное, беспокойное и недисциплинированное.
— Я скучал по тебе. Гораздо сильнее, чем способен выразить, — сказал я через какое-то время.
— Мне очень жаль. — В ее голосе звучало раскаяние, но не слишком сильное. — Мне надо было подумать. Ты расстроил меня, Адам.
— Тем, что попросил показать, как ты выглядела прежде?
— Да.
— Не понимаю, почему это так сильно тебя огорчило.
— Ты и не должен понимать, — отозвалась Вокс. — Теперь я не возражаю. Можешь увидеть меня, если хочешь. Ты все еще хочешь? Ну вот. Это я. Вот такой я была раньше. Не вини меня, если почувствуешь отвращение. Хорошо? Хорошо, Адам? Вот. Смотри. Это я.
Внутри возникло болезненное ощущения скручивания, как если бы тяжело оттаскивали некий силовой барьер. Потом на экране мое го сознания расцвело великолепное светящееся багряное небо Канзаса-4.
Она не просто показала мне свои мир. Она перенесла меня туда. Я чувствовал на лице мягкий влажный ветер, вдыхал свежий, чуть-чуть едкий воздух, слышал шуршание блестящих жестких листьев, свисавших с ярко-желтых деревьев. Черная почва под голыми ногами ощущалась теплой и упругой.
Я стал Лилианой, которой нравилось называть себя Вокс, Мне было семнадцать: меня раздирали силы и порывы, могущественные, как ураган.
Я стал ею изнутри, но одновременно видел ее снаружи.
