— Почему?
— Подумай, Сережа, почему! – рявкнул Литр Иваныч.
— А чего ты злишься!? Из-за паспорта что ли?
— Да что мне паспорт! У меня там в дорогу было!
— Еда?
— Ты тормоз Матросова[3] какой-то. «Еда», — передразнил Литр Иваныч. – Мадеры три бутылки! Как люди, думал, поедем. Сядем. Руки помоем. Газетку на стол. Курицу. Яичко расколупнем. С безмятежным сердцем. Ну, урки! Ну, поганцы же, а?
— Яковлевич, — немного погодя, примирительно сказал Сергей, – поезд ушел, курицы нет, денег тоже нет. Что делать?
— Что делать, кто виноват, кого послать... У тебя деньги есть?
— Есть немного.
— Пойдем пива купим.
— У меня всех денег пять рублей!
— Пять рублей – это капитал! С пива не убудет. Нам все равно до утра кантоваться. А утром на завод позвонишь. Пусть деньги вышлют телеграфом. До востребования.
— Почему я?
— Потому что деньги твои.
— А я тебе одолжу.
— Я принципиально в долг не беру. Мне мама не велела, — развел руками Литр Иваныч. – Четыре бутылки бери, — уточнил он.
— Тут же с наценкой на вокзале!
— Не суетись. Что за паника из-за четырех бутылок пива?
***
— Тут рядом должен быть клуб железнодорожников, — вспомнил Сергей историю Кондрата, когда они открыли по второй. – У них вечера «За тех, кто в море», тьфу, черт – «Для тех, кому за сорок». Утилька, в общем.
— Иногда у тебя, Мотылек, бывают дивные просветы. Знаешь где?
— Так тут где-то. Неподалеку.
— Сегодня ж суббота! Елки-моталки! Шустро допиваем. И в камеру хранения. Аллюр три креста! А то всех невест разберут.
***
Сергея два раза будили милиционеры, один раз уборщица, мешали жесткие поручни между сидениями, болела с похмелья голова. Два раза он ходил пить ржавую воду в туалет.
Литр Иваныч объявился лишь в десятом часу.
Литр Иваныч был веселый. Красномордый. У него были жирные губы.
Он торжественно достал из-за пазухи бутылку. Налил в неразлучный стаканчик бурой жидкости.
— Держи.
— Фу-у! – отшатнулся Сергей. – Что это?
— Чача.
— Я ей на югах траванулся. Не примет, — отказался Сергей. – Блевану. Нет, — он отрицательно покачал головой, — нет, ей богу.
— Нет-нет, «самогона не пью», — уничижительно сказал Литр Иваныч. — Я для него стараюсь, он – «не примет». Фон-барон! Лечись, давай! Ты мне живой нужен. Я один что ли цапфу попру?
Сергей, скривясь, выпил. С трудом удержал резко пахнущую жидкость внутри.
— Мануфактуркой, — подсказал Литр Иваныч. — Рукавом.
— Хоть бы… бутерброд принес, — держась за грудь, еле выговорил Сергей.
— А чего не пошел? Мне, например: борщеца со сметаной, винегрет, котлеты — иезуитски перечислял Литр Иваныч. — И стопку «Пшеничной» налили. Бутерброд, вишь, подавай ему, деловая колбаса. Может тебе еще с сёмгой? А? Эта, подруга ее… Вполне ведь бабец. Очень даже вполне. В теле. Как баржа на Ладоге.
— Куда я с такой страхолюдиной? Хромая, да еще и с бельмом.
— Люби криву, калеку – Бог добавит веку. Спал бы на перине, как белый человек. Ну, тебе, парень, жить, — подытожил Литр Иваныч. — Поехали на главпочтамт.
***
По срочному с заводом соединили быстро.
Начальник отдела снабжения еще быстрее всё понял.
— И что дальше? – пытал он.
— Пошли в кинотеатр. На концерт то есть.
— Я так и знал! – рявкнул Анатолий Израилевич. – На цыган!?
— Почему? – растерялся Сергей. – Артисты театра и кино.
На другом конце провода прокашлялись. После паузы Анатолий Израилевич сказал:
— Будет вам кино. Рам и Шиам. И театр я вам покажу. Такой театр, что МХАТ обрыдается. Веник кривой?
— Кто?
— Напарник твой безголовый!
— Нет.
— Ты гляди за ним в оба глаза! Ему его же собственные трусы доверь – он и их потеряет. Ты парень вроде бы серьезный, я…
— Заканчивайте, — перебила телефонистка.
— Цапфа жива?
— Разъединяю, — сказала телефонистка и разговор прервался.
II
Сергей отодвинул занавеску с силуэтом средневекового города. По дороге, параллельно железнодорожному полотну, проносились автомашины.
Литр Иваныч лежал на верхней полке, и тоже смотрел в окно, подложив кулак под подбородок.
— Смотри какая, — сказал Сергей. – Я таких даже в кино не видел. А эта?
— Тоже импортная, — подтвердил Литр Иваныч. – А вот обкомовская, — он показал на черную «Волгу» стоявшую за шлагбаумом на переезде. — Только больно какой-то обсосок за рулем. У них там обычно ряхи – во! И в галстуках.
За окном сплошной стеной потянулся лес.
Литр Иваныч спустился и присел на нижнюю полку.
— А где ваш кот? – спросил он у попутчицы, завязывая ботинки.
— Какой кот? – ответила бабуся. – Я кошачьего запаха терпеть не могу. Никогда в доме – ни котов, ни кошек.
— Наверно приснилось, — сказал Литр Иваныч, протирая глаза. – Вчера переборчик-то был. Какая следующая станция не подскажите? Если сто
— Теперь уж до границы без остановки, — ответила бабуся.