ягодами со всех сторон. Чем-то, наверное, мама Наташа была им интересна, потому что собралось к костру их великое множество.
Запинаясь, мама Наташа рассказала о том, что уже много лет у нее в голове погибают ее дети, что она не знает, почему это происходит, и что она хочет от этого избавиться.
Настала тишина.
«Женщина, – сказала одна смородинка, – мы можем тебе показать разные пути, откуда могли взяться твои видения. Нам это легко. Тебе же, скорее всего, будет трудно. Но, извини, уж прими как оно есть. Все, что ты здесь сейчас увидишь и услышишь, взято у тебя из головы».
8
И первое, что увидела мама Наташа, было поле мертвых детей. Мальчики и девочки лежали вповалку на бесконечном поле, и все девочки был как ее дочка – только разного возраста – а все мальчики были ее сыном. С этой картиной все было понятно: здесь валялись все ее фантазии про детей, только не по одной, как она их сочиняла, а все сразу. И было там – так ей показалось – сорок тысяч детей.
Мама Наташа пошла через поле, и постепенно мертвые дети становились все младше, и поэтому она поняла, что движется назад по времени. И когда дети стали попадаться совсем редко, пустое поле заполнилось кустами, которые становились все выше и скрыли весь остальной мир. За кустами, на маленькой поляне, стояла огромная женщина. Возле нее тоже лежали дети, и она то и дело хватала одного из них и отправляла в рот. Просто так хватала и съедала. Мама Наташа окаменела от ужаса, и этот ужас уловила «Большая Мать». Она повернулась и сказала: «Ну да, ем. А что? Я породила, я могу и убить. Почему нет?»
У мамы Наташи все закружилось перед глазами от этой жуткой логики. «Я породила, я могу и убить.» Действительно, почему нет? Один слабый голосок говорил где-то внутри: «Не ты породила!», но мама Наташа тогда еще не знала, что не мать рождает ребенка, но он проходит через нее, как через пустоту. Другая мысль ее была: «А где же отец?»
9
И тут появился отец. Отца своих детей мама Наташа когда-то, конечно, любила, но уже давно и сильно ненавидела. Он обхватил ее своим взглядом, крепким, как клещи, и она в ответ загорелась своей прочной, испытанной и родной ненавистью. В жизни она бы принялась смирять себя, стыдиться и ломаться, но тут она ненавидела страстно и прямолинейно. Мужчина, казалось, ничуть не смущался ее чувствами. Он смотрел мимо нее за ее спину; она обернулась и увидела, что оттуда шли их общие дети. Отец звал их и им улыбался; он, этот подонок, звал их к себе! Мама Наташа как будто выросла и с огромной удесятеренной силой схватила своих детей руками и притянула к себе. Они были какие-то мягкие и хилые, потому что от ее хватки принялись ломаться прямо в руках, как куклы из спичек или папье-маше.
Стоявшая неподалеку «Большая Мать» кивнула: «Можно и так. Убей его детей, раз не можешь убить его самого!»
10
Все исчезло. Мама Наташа пошла неизвестно куда, и кусты в ее глазах сменились деревьями, огромными дубами. В дубах были дупла, а там жили очень легкие, почти бестелесные сущности, которые летали по воздуху, мягкими сгустками перенося себя то вокруг стволов, то вовнутрь.
«Лучше бы тебе, мама Наташа, не знать, кто это такие», – говорил какой-то внутренний голос.
«А кто?» – бездумно спросила она.
«Дети твоих абортов», – так же мягко произнес голос.
Это могло бы быть ужасом, но почему-то было мягкой и тихой картиной. Души их летали как пчелы по теплому лесу, и их нежные полеты сливались с игрой света и теней под кронами деревьев.
«Но как же они относятся к моим детям? К моим живым детям?»- вдруг подумала Наташа.
«А точно так же, как ты к ним, – сказал мягкий голос. – Если ты их любишь, то и они тебя любят. И твоих детей. А если ты их не любишь – ну, тогда извини!»
«Да как же я могу их любить?» – хотела спросить мама Наташа, но слова будто застряли в горле. Ответ был очевиден: если она «да как же», то они – тем более «да как же.»
11
И последним, самым чудесным видением одарили ее волшебные ягоды. Она оказалась в пустыне перед какой-то простой вещью. Может быть, это был стул, или дорожная палка, или глиняный горшок. Мама Наташа посмотрела на эту вещь, увидела что-то простое и неинтересное, и отвернулась. Но вокруг была пустыня, причем не какая-нибудь песчаная географическая, а вообще-пустыня, пустое место, ни-че-го. Все, что было настоящего – это был этот дурацкий простой предмет перед ней. Волей-неволей Наташа опять посмотрела на него. Вот была она – и он.
И все, что могло произойти, могло произойти только между ними. Если только. И Наташа, поняв маленькую часть урока, посмотрела на этот стул-горшок из сердца, с любовью. И вот тогда он заиграл всякими красками и стал удивительно красивым. И ей стало очень хорошо вместе с ним. Она смотрела – а он ей так нравился!
И чтобы затвердить урок, она уменьшила поток из сердца и посмотрела на него по-старому, как на ерундовую дрянь. И опять оказалась в серой, унылой и неинтересной пустыне.
«Ты мой милый.» – она подошла к черт-те-чему, погладила его, потому что урок закончился, и через несколько мгновений сцена сменилась.
12
. и мама Наташа вернулась в «долину битых детей».
К первому попавшемуся ребенку она подошла. Постояла, вздохнула. «Ты прости меня, милый» – сказала она. – «Я сама не знала. Я. больше не буду».
Ребенок лежал, она присела рядом с ним. «Я и сама на Земле ненадолго. Потом уйду в такую же долину. »
Ребенок не отвечал.
Мама Наташа встала, обвела взглядом мертвую долину. «Какие же вы все. неживые! Скучно мне с вами! Пойду-ка я к живым своим детям!»
Взяла мокрую тряпку и стерла всю картинку.
И оказалась у костра рядом с дядей Петей и толпой волшебных
ягод.
«Спасибо вам, милые, – поклонилась Наташа. – Помогли мне, научили уму-разуму!»
Смородины засмеялись. Засмеялся и дядя Петя, который казался маме Наташе в это время одной из волшебных ягод, только самым родной и лучшей.
13
Если маме Наташе с тех пор случалось развести у себя в голове кровавые фантазии, то как только она это замечала, она вдыхала любовь в маленькую порожденную тень своего ребенка, а потом абортировала его из своей головы. И если ей приходилось с этим трудно, то у нее хватало смелости кинуть взгляд на «Большую Мать» и перемигнуться с ней: «Ну что, схаваем ребеночка?» И тихонько сразу же представить своих детей (всех троих, с тем, который родился от дяди Пети) и так же тихо, но уверенно им подмигнуть: не бойтесь, я своих не выдам!
Обида на родителей
Обязательна. (На этом главу можно бы и закончить, но не солидно.) Родители изначально занимают нишу ответственности за всё, за «усё ваще», и там никогда не может быть полного порядка, и ответственны за это по базовой детской схеме именно они. Или болит живот, или не покупают игрушек, или нет столько родственников, как у соседа, и так далее бесконечно. Я хочу подчеркнуть: бесконечно. Родители виноваты бесконечно, их никто не просил нас рожать в этот дерьмовый мир. Их вина неизбывна, и любая обида на них адекватна. Я плохо умею их любить? – так это они меня плохо этому научили. Замкнутый круг, двойная связка, логика отдыхает. Бушуют эмоции.
Если говорить про потоки любви, то в этом сюжете (Обиды-на- Родителей) плохо то, что этот поток оказывается сильно засорен. А по этому потоку, от родителей к детям, идет основной поток любви и заботы, доступный нормальному человеку в обычной жизни. Одна из самых обычных историй, которые я наблюдаю в жизни своей, своих друзей и пациентов (и я прямо вижу, как друзья обижаются: ты за кого нас считаешь?) – это история про перекрывание этого потока. Кто во время подростковых бунтов, кто в страхе
