– Знаешь, не без того, конечно, но больше он туда пошёл из-за материальных благ. Разве можно за это осуждать. Ты, может, не помнишь, но тогда все так хотели пристроиться: чтобы пайки были, проезд бесплатный, путёвки в санатории...
Я замолчала, вспоминая, какие же блага получала наша семья от КГБ. Нет, муж был таким человеком, что никаких благ мы в доме не видели.
– А, может, это я виновата, что он меня бросил?
– Так, скорее, всего он и думает. Но наши мысли не могут быть оправданием наших плохих поступков!
– Что ты меня мучаешь? Скажи, кем я была в той жизни?
– Просто одинокой женщиной, матерью Сандры.
– За что мне это одиночество: и тогда, и теперь?..
– А ты повспоминай, может, что и вспомнишь. Мне тебе нечего добавить. – Дочь отправилась спать...
А я стала вспоминать.
Дурную траву – с поля вон.
Плети дурмана обходила я десятой дорогой. Он рос за плетнём у Тишки, и его дети, которых было человек десять – точно, никто не позаривался на эту траву. Им и в голову прийти не могло как-то с нею расправиться. А мне очень хотелось её вырвать, уничтожить. Я уже начиталась книжек о растениях и знала, что это очень ядовитые кусты. А дети Тишки, наверное, не знали.
Дурман! Меня и слово-то пугало. А запах его – такой мерзкий от яда в нём захороненном. Не пойму, почему у меня были такие, неприязненные, отношения с этим растением. Вот недолюбливала я его, и очень хотелось его уничтожить, но боялась даже к листу его дотронуться. А оно ко мне тоже не сильно в друзья навязывалось и отпугивало своим ядовитым духом, висящими среди резной листвы колючими зелёными «яйцами» с мелкими маковыми семенами, длинными плетущимися стеблями. Только тронь! Будет худо!
Вспомнила, что в детстве моя двоюродная сестра Валентина, дочь дяди Григория, никогда не видевшая растущего и цветущего дурмана, решила взломать его колючую коробочку. (Надо же! Даже вонь её не остановила!) В коробочке были ещё незрелые белые семена: точь-в-точь маковые зернышки. Наверное, Валя и мак не видела цветущим. Девчонке было всего около пяти лет. Она, дурочка, увидела зернышки и давай их есть, будто маковые. Хорошо, что рядом была её старшая двоюродная сестра Мария. Валентину еле спасли. Сначала она «с ума сошла» – стала хохотать без причины и на стенку лезть в доме...
Когда я не хотела слушаться маму и делала что-то ей наперекор, она мне пеняла:
– Не будь ты как сдуревшая Валька...
Для меня это было самое позорное дело: вести себя, как сумасшедшая Валька. И я обходила это растение десятой стороной, боясь, что даже его пары могут сделать меня невменяемой.
…Всё прояснилось гораздо позже. Оказывается, когда я, ничего не подозревающая и не думающая о разных пустяках, отмечала свой десятый день рожденья в декабре 1964 года, дон Хуан обучал студента общению с дымком и любви к «траве дьявола». Пока этот студент витал в облаках, обкуренный и обмазанный мазью, добытой из корня дурмана, Кастанеда готовил своё произведение. Занятная получилась вещь.
Его книгу дочь принесла мне в больницу почитать. Вроде от нечего делать. Я зачиталась, увлеклась, что-то напоминало мне в этом полотна Сальвадора Дали. Моего обожаемого Дали! А потом поразила мысль: больница, дурман, дочь, Кастанеда...
Чуть больше месяца назад я к ней в больницу ходила. Теперь она со мной мается. Я попала сюда из-за своей безответственности перед собственным здоровьем. Она – по глупости. У меня получился шок от атропина. Было жутко и страшно. Хотелось улететь из окна вниз головой, чтобы не ощущать свою беспомощность, свои провалы. Просто медсестра сделала мне укол по предписанию врача. Атропин – это основное вещество в дурмане.
А дочь моя, начитавшись Кастанеды, отведала зёрнышек дурмана, попала полуживая в токсикологию. В компании они там все пробовали булочки с «маком». Что я пережила, видя её сошедшей с ума, с огромными, в фиолетовой дымке от расширенных зрачков, глазами…
Так вот почему в детстве я ненавидела эту вонючую траву, обвивающую плетень тихонова огорода, и обходила её десятой дорогой. Я словно бы предчувствовала, какое горе меня ждёт впереди. Но Судьба всё равно столкнула меня с ненавистным растением. От неё, своей Судьбы, ведь не уйдешь.
На самом деле горе было горькое. Да разве оно сладким бывает? Каждый вечер я ждала мою дочь, когда она возвращалась домой. И всегда не позднее десяти она приходила. А в тот день я потеряла контроль над собой. Мы с ней ездили в Москву, меня «укатало» в поезде, и я всю ночь не спала. А утром она ушла в школу, я – на работу. Придя с работы, я кое-как приготовила еду, сходила в душ и прилегла, в надежде дождаться свою девочку. Но меня сморил сон, и я, конечно, не увидела, в какое время пришла моя дочь. в каком состоянии...
Среди ночи она пришла ко мне в постель и стала, что-то бормотать, будто ей не дают спать, и хотят убить её. Я решила, что ей приснился страшный сон. Мало ли, как поездка в Москву может отразиться на психике девочки-подростка. Было столько встреч, поездок в набитом московском транспорте. А на ней лежала миссия помогать мне и ухаживать, поскольку я тогда очень болела. Но поездку отложить мы не могли, поскольку от неё зависел важный договор, который нужен был для моего дела.
Я приподняла край одеяла, подвинулась к стене и полусонная прошептала:
– Иди, моя куколка, я тебя обниму, согрею...
Но моя куколка стала на кровать, перешагнула через меня и попробовала идти дальше. Но стена ей мешала. А она не понимала этого и продолжала «идти». И тогда я вспомнила Вальку, которая «лезла на стенку», объевшись белены. Сон, как рукой сняло. И хотя было три часа ночи, я стала звонить маме друга моей дочери. На том конце трубки не спали, и, оказалось, ждали моего звонка. Потому, что и друг повёл себя неадекватно.
– Галина Аркадьевна! Если моя дочь умрёт, я всех вас перестреляю...
– Я ждала твоего звонка. Попробуй вызвать у неё рвоту. Ей срочно надо промыть желудок...
Я попробовала. Но паника и страх напрочь уничтожили моё хладнокровие. К тому же дочь стала такой сильной, что невозможно было с нею совладать. Я растолкала сына.
– Держи её, а я ей пальца в рот засуну.
Ага! Сын тоже не смог справиться. Она, казалось, была сделана из стали: у неё не гнулись руки, её нельзя было схватить в охапку, а зубы были сцеплены намертво.
«Скорая» приехала и затребовала воды для промывания. Воды, как всегда, не было. Эта дурацкая советская привычка отключать на ночь воду! У соседей тоже. Но это только всё надо себе представить! В полчетвёртого утра я звоню соседям в дверь. Выходит сонная Люся.
– Нужно много чистой воды, для промывания.
Сонная Люся готова меня укусить.
– Какая вода! Ты же знаешь, её отключают по ночам...
Потом до неё доходит странность ситуации: а почему это ночью надо делать промывание.
Люся приходит в себя.
– А что случилось?
У меня истерика:
– Алиса умирает...
Но врач, женщина опытная, сама мать, твёрдо говорит:
– Собирайтесь, едем в токсикологию...
