страдать?..
Платон опять не ответил ему. Только покивал головой. Археолог сунул левую руку в оттопыренный карман комбинезона, и муравейник вдруг понял: сейчас он выстрелит. Ч-черт! Непейвода дал мощнейший нервный импульс клеточкам, мгновенно подчинив их своей воле, и выстрелился навстречу напарнику.
Дом не намеревался его убивать. Он хотел сбить Платона с ног, обезоружить, а потом уж разбираться, что к чему. Голова муравейника и часть прилегающих к ней клеточек, свернувшись в тугой шар, летели от пульта, целя в грудь Рассольникову.
Тот не успел отскочить – был слишком вял и заторможен. Не успел Платон и встретить опасность смертельной струей, хотя пульверизатор с антимуравьиной жидкостью уже был у него в левой руке.
Археолог попытался вскинуть правую руку, но опоздал. Луч бластера краем задел летевший в Рассольникова живой снаряд. Пятьсот «мурашей» испеклись на лету, и муравьиный шар ударил ему по ребрам и сшиб с ног. Остальная часть Непейводы собралась в некое подобие четырехлапого кошачьего тела и скакнула с пульта следом за авангардом.
Живой снаряд вцепился Платону в руки, чтобы не дать снова воспользоваться оружием. Однако археолог сумел-таки выстрелить. Лазерный луч встретил в воздухе летящее тело «кошки» и прожег в нем дыру. Пробил экран тахионного передатчика и стал плавить титанитовую броню корабельной обшивки. На мостике взревела сирена тревоги, по «сосудам», пронизывающим обшивку, стал нагнетаться герметизатор.
«Кошка» лопнула и осыпала Платона красно-бурым дождем. Тысячи клеточек, составлявших голову муравейника, яростно кусали археолога. Если от боли он выпустит оружие, исход схватки будет решен. Но Платон каким-то образом выдерживал нестерпимую боль и продолжал бороться.
Искусанные пальцы левой руки, сжимавшие смертоносный баллончик, превратились в багровые сардельки. Они уже не могли нажать на красную кнопку на головке баллона. Облепленная мурашами правая рука продолжала палить в божий свет, выжигая вензеля на потолке и стенах рубки. Преодолевая сопротивление наспех слепленной из клеточек муравьиной руки, рука Платона двигалась к баллончику, до которого оставался десяток сантиметров. Стоит ей дотянуться и пустить его в ход, с муравейником будет покончено через пару секунд.
В пылу борьбы, от бешеного напряжения контроль за телом ослаб, и лицо археолога начало меняться, утрачивая знакомые черты. И вот уже Непейвода облеплял Кребдюшина Капоте, который чуть было его не обманул, приняв облик археолога. Притворяться другими – врожденное умение мимикристов.
Однако это не мешало руке полукровки тянуться к баллончику. Дом не мог ее остановить. Россыпь «мурашей» слабее Кребдюшина, который превратил свою правую руку в мощный рычаг. Едва Непейвода начнет собираться в боеспособное фальштело, полукровка высвободит руку-бластер и сожжет львиную долю клеточек, безвозвратно уничтожив его личность.
Сгустки герметизатора выползали из переборки, образуя пенистый вал вокруг уже залепленной пробоины. «Оболтус» не останавливал процесс и вообще не вмешивался в происходящее. Он давным-давно обязан был помочь Непейводе, но равнодушно взирал на происходящее. Муравейник не мог этого понять, но сейчас ему было не до раздумий.
Схватка продолжалась. Через две секунды Кребдюшин на жмет рычажок. Рычажок. Рычажок…
Что такое удар по голове огнетушителем? Круглым, красным, с толстой, широкой ручкой и коротким металлическим раструбом. Это нокаут. Как минимум. А можно и череп проломить. Платон бил без размаха – боялся раздавить «мурашей». Так что мимикрист получил всего лишь сотрясение мозга.
Двунадесятый Дом покипел, побурлил, сполз с груди поверженного мимикриста, быстро перетек к командирскому пульту связи и влился в сваленный на полу комбинезон. Археолог пощупал Кребдюшину пульс, сел на пол рядышком и вытер со лба пот.
– Ах-ха, – выдохнул Платон с облегчением.
И тут на мостике мигнул и погас свет, и разом выключились все экраны. Обрушившаяся на напарников темнота показалась археологу абсолютной – как будто ему на голову кто-то набросил черный мешок. Дураку понятно: с тральщиком дело не ладно.
– Оболтус! – закричал Платон. – Оболтус! Отвечай!
В ответ тишина.
– Я пойду в трюм, – сказал Рассольников, поднялся на ноги и сразу наткнулся на пульт. – О, черт!
– Пошли вместе, – произнес муравейник. – Я вижу в темноте.
Непейвода действительно обладал инфракрасным зрением и, в отличие от археолога, хорошо ориентировался на корабле. Платон шел, держась за его плечо, как слепой – за поводыря.
Из трюма, где находилось тело «Оболтуса», не доносилось ни звука. Едва напарники, вручную крутя колесо, открыли люк, в нос им шибануло запахом распада. К горлу археолога подступило.
– Го-о-тов…– ошеломленно протянул Дом.
Системы управления тральщика были подключены к центральной нервной системе «Оболтуса». После его смерти умер и «Поскребыш-112» – кроме нескольких автономных устройств аварийного назначения.
– Здесь есть реанимация?!-воскликнул Платон, зажимая нос.
– Поздно. Активную биомассу очень трудно убить, но если распад пошел, он необратим.
С грохотом напарники запечатали люк, словно похоронив самого большого покойника, которого знал Рассольников. Запечатали, надеясь отрезать трупную вонь. И поплелись обратно, на мостик.
Археологу не верилось, что все замерло, окоченело в еще недавно таком живом, страдающем, полном желаний, вожделеющем существе. Быть может, гораздо более живом, чем они, его бывшие обитатели.
На мостике Непейвода кинулся к умершему пульту тральщика, попытался активизировать его, переведя корабельные системы на ручное управление. Зажглось тусклое аварийное освещение, сделав мостик совершенно иным – теперь это было мрачное помещение, полное темных углов. Впрочем, оно казалось более уютным, чем ослепительно пустое, нечеловеческое местопребывание термопсисов.
