Непейвода остался на корабле, опасаясь, что в пиковой ситуации «Оболтус» может психануть, его раскроют, и шлюпке уже некуда будет возвращаться. Муравейник был уверен, что сможет успешно переговариваться с термопсисами, чью психологию тщательно изучал каждый Дом Симбионтов. «Знать своего врага нужно лучше, чем самого себя», – повторял старый учитель Двунадесятому Дому, пока ученик не затвердил это правило.
Отдыхать Непейводе не пришлось: посыпались запросы о сброшенной шлюпке. Дом решил следовать старинному правилу: говорить как можно больше правды – тогда поверят и в любую ложь. Муравейник с помощью «Оболтуса» синтезировал изображение покойного командира тральщика и вывел его на экран, а потом доложил командиру тральной группы, что поймал с поверхности сигнал «SOS» и решил проверить его источник.
Разговаривавший с ним по тахионной линии термопсис пришел в ярость. Он орал о самоуправстве, о превышении должностных полномочий. Непейвода спокойно отвечал ему, что идет война, и если согласовывать с начальством каждый чих, флот обречен. Командир тральной группы хрюкнул, словно подавившись воздухом, и замолк. Потом он выцедил сквозь жвалы:
– Не вздумай под меня копать, – и оборвал связь.
Тем временем спасательная шлюпка вошла в облачный слой.
Сандерсон выжил только чудом.
На песчаный пляж неподалеку от пещеры, где он лежал, в облаке багрового дыма опустился челнок термопсисов. Хоть враги и ненавидят море, они вполне могут барражировать над ним с помощью антигравитации. Комендант орбитальной крепости был уверен: рано или поздно его обнаружат и прикончат. А может, и не обнаружат, но на всякий случай швырнут в подозрительную пещеру термитную гранату или пальнут из десинтора.
Сандерсон не знал, что в этот момент в атмосферу планеты вырвался биологический газ. Вылетевшие из челнока термопсисы на его глазах перестреляли и погрызли друг друга. Обезножившего коменданта тоже охватило безумие адского голода, однако сил наброситься на кого-нибудь у лейб-коммодора не было.
И все же он не мог оставаться в своем укрытии и медленно и мучительно пополз к челноку. Там была пища, корм, жратва.
Пища звала Сандерсона, набатными колоколами гудела в голове. Запредельная жажда насытиться, наесться, нажраться и подняла бы и со смертного одра. Бороздя парализованными ногами полосу мокрого песка, комендант метр за метр приближался к заветной цели.
Когда Сандерсон наконец оказался у груды трупов и распахнутого настежь люка, силы его окончательно иссякли. Раскалившийся центр голода мог сколько угодно отдавать приказы мышцам и жилам – они отказывались сокращаться и растягиваться. Лейб-коммодору был нужен отдых.
Фризерные бомбы обрушились на планету, когда комендант начал грызть мертвых «мурашей» ближайшего к нему термопсиса. Ослабленный голодом желудок очень скоро не выдержал бы этой пищи и убил своего хозяина. Но Сандерсон не успел переесть.
Когда на океанский берег из глубины материка прикатилась волна цепенящего холода, комендант еще мог передвигаться. Хоть он по-прежнему ничего не соображал, тело само устремилось к единственному источнику тепла. Инстинкт самосохранения все-таки оказался сильнее голода.
Забраться в челнок лейб-коммодору помог автоматический трап. Комендант даже не сумел закрыть за собой люк. Процессор челнока сделал это сам, подчиняясь стандартной программе терморегуляции. А когда за бортом температура упала на сто градусов, эта же программа включила обогрев корабельных помещений.
Комендант около часа пролежал в тамбуре, содрогаясь от желудочных болей, а когда они поутихли, пополз дальше. Он попал в кабину, но управлять челноком был не в состоянии. Сандерсон даже не мог сообразить, что неподалеку есть пища, которой он так жаждал, – неприкосновенный запас. Ведь клеточки, входящие в состав термопсисов, питаются, как и любые живые существа.
А потом центр голода начал тормозиться. Лейб-коммодора оставили силы, и он заснул, лежа на полу, – перед панелью управления. Там его и нашли Платон с Кребдюшином.
Спасательную шлюпку сбить не пытались, хотя корабли имперской эскадры внимательно следили за ее полетом. Археолог посадил шлюпку на краю образовавшегося шельфового ледника. Океанские шторма быстро доломают лед на заливе Кабронес, но на земле он пролежит гораздо дольше. Альбедо Тиугальбы подскочило, и белоснежные равнины стали отражать большую частб солнечных лучей. Главный материк планеты теперь напоминал не тропическую Африку, а Антарктиду.
Сигнал «SOS» поступал из челнока термопсисов. Хотя, как сказал Цепейвода, термопсисы в форс- мажорных ситуациях пользуются совсем другими сигналами и, уж тем более, никогда не обращаются за помощью к инопланетянам. Такова официальная позиция Империи Термопсис, и рядовые бойцы не смеют ее нарушить. Выходит, есть шанс, что сигнал подают люди – комендант и его охранники. (Ради муравьиных убийц археолог ни за что бы сюда не полетел.)
Платон попытался связаться с челноком по радио. В ответ молчание. Но двигатель челнока работал. Значит, внутри могли оставаться живые.
Берег был завален снегом метровой толщины, а под днищем челнока образовалась здоровенная проталина.
– Мы должны добираться туда по грудь в этой белой дряни? – проворчал Кребдюшин, который без устали давал понять, что эта авантюра ему не по душе.
Рассольникову хотелось выматериться, но он взял себя в руки и ответил миролюбиво:
– А пояса на что?
Антигравитационные пояса беззвучно перенесли археолога и Кребдюшина к челноку, и Платон с полукровкой зависли в воздухе напротив выходного люка. Под ногами была лужа, вода быстро испарялась на морозе.
– Ну, и что теперь? – ворчливым голосом осведомился полукровка.
Платон не ответил. Его передатчик выдал электромагнитный импульс строго определенной частоты – специальный сигнал, которому его научил Двунадесятый Дом. Пассажирский люк открылся.
