Китаянка захлопнула книжку, спрятала в сумочку.
Сердце Абдурахмановой почему-то забилось быстрее.
Китаянка подняла глаза, посмотрела на Лейлу. Долго, строго. Встала и проследовала мимо Лейлы к туалету.
Абдурахманова вспомнила суровые наставления Абдула Кизлярского, его несвежее лицо, запах изо рта… Мужик… Мерзкий, вонючий мужик.
Язык Лейлы жаждал клитора. Она поднялась и направилась за китаянкой.
Абдурахманова замерла перед рядом белых кабинок. В одной из них скрывается красивая китаянка. Уже пописала и ждет Лейлу. Какой приторно-сладкий вкус у только что пописавшей вагины!
Лейла пошла вдоль кабинок, прислушиваясь.
Белая дверь внезапно распахнулась перед женщиной и ударила ее в лицо. Абдурахманова охнула, падая на пол. Из кабинки вышла китаянка. Она улыбалась.
– Я… я, – залепетала Лейла, размазывая по лицу хлещущую из носа кровь. – Я просто пописать…
В глазах китаянки сидела смерть. Абдурахмановой стало так страшно, как никогда в жизни. Даже во время зачистки в лесах Урус-Мартановского района.
– Кто ты? – простонала она.
Си Унь приблизилась к Лейле и наступила ногой ей на живот. Взрывчатка вдавилась под ребра Абдурахмановой.
– Рожать собралась? – холодно спросила Си Унь.
– Да, я беременная, – соврала шахидка.
– Рада за тебя.
Си Унь вынула из сумочки небольшой пистолет с глушителем. Абдурахманова следила за ней, как кролик за выписывающим коленца удавом.
– Не подумай, что мне жалко самолет, – сказала Си Унь. – Просто мне нужно лететь.
Шахидка заплакала, глядя в дуло пистолета. Ей вдруг чертовски, до боли, до дрожи захотелось жить. Но жить было нельзя.
Си Унь спрятала пистолет, и, ухватив шахидку за ноги, втянула труп в одну из кабинок. Плотно закрыла дверь. Подошла к рукомойнику, вымыла и высушила руки. Посмотрела в зеркало. Вынула из сумочки красную помаду.
За иллюминатором кучерявились облака.
Дети просили стюардессу принести лимонаду. Одна старушка усердно молилась. Пожилой мужик сбоку разглядывал ноги китаянки.
А Си Унь читала книжку. Книжка называлась «Околоноля».
Пункт 10
3 марта 2017 года
«Трясясь в пломбированном вагоне… Черт, не так»
Алексей отошел от окна, за которым наматывались на клубок пустоты версты Империи. Сел к столику, отпил из пластиковой бутылки сыворотки.
Он знал, что приказ Путина о его ликвидации усилен особым приложением; что по следу идет Спецподразделение Нацгвардии – отборные ублюдки, кормящиеся с руки Вождя; что Берлога и ее жители находятся под угрозой. Знал, но в данную минуту почему-то думал о запавшем в голову дурацком стихотворении.
«Трясясь в вагоне… В каком вагоне, черт подери?»
Рука потянулась за сигаретами, и он вспомнил.
– В прокуренном! – голос Алексея распространился по пустому купе, как огненный шар при взрыве газа.
– Трясясь в прокуренном вагоне… Как там дальше?
Поезд замедлил ход. Показалась станция.
«Он стал безмолвным и смиренным».
Ну, нет, суки! Не дождетесь, чтобы он, Алексей Навальный, лидер свободцев (по имперской терминологии, берлогеров), стал безмолвным и смиренным. Мы будем бороться. Мы еще живы. Путин не сможет спать спокойно.
Поезд дернулся и остановился.
«Что такое?»
Алексей подошел к окну.
Полустанок. Похожее на деревенскую избу здание вокзала. Табличка: «147 км». Ни души. Сто сорок семь километров до Владибурга. До столицы Империи. До логова Путина.
«Почему стоим?»
За зданием вокзала – черный мартовский лес. Мрак.
Алексей смотрел в окно. Он все ждал: сейчас платформа заполнится людьми в форме Личного Батальона, начнется проверка поезда. Но этого не случилось.
Поезд тронулся.
Алексей выдохнул, взял бутылку с сывороткой. Отхлебнул.
Пока все идет по плану. Через два часа он будет во Владибурге, где его ждет встреча с загадочным мистером Б.
Навальный вспомнил разговор с мистером Б по Телефону. Свободцам стоило колоссальных трудов установить соединение, внедрившись в линии китайской сотовой компании. Ради этого соединения погибла Воробушек. Мистер Б. говорил очень убедительно. Он назвал Код Немцова. Ему можно верить. Наверное.
«Наверное, можно верить», – Алексей достал сигарету, закурил.
Поднялся, подошел к зеркалу на двери купе. На него смотрела несимпатичная черноволосая женщина с ярко-накрашенными губами, с неаккуратно подрисованными глазами, одетая в кофточку с вырезом из которого выглядывали сиськи. Конспирация, блядь.
Поезд пошатывался от скорости.
Алексей почувствовал голод, наклонился, чтобы поднять сиденье и достать тормозок, заботливо собранный Кичановой.
Тут-то все и произошло.
Что-то громыхнуло. Алексей ударился головой об полку, упал. Снова грохот. Навального подкинуло, швырнуло к потолку, потом он закувыркался, ударяясь о твердость вагона.
Последнее, что мелькнуло у него в голове:
«Нечеловеческая сила в одной давильне всех калеча».
Последствия катастрофы были чудовищными.
Чиновник для особых поручений Фондорин понял это сразу.
Скорый лежал под откосом, несколько мощных елей, переломленных, как спички, придавили его к земле.
Однажды в детстве (таком далеком!) Петр Эрастович наблюдал, как его дед выволок из погреба крысу. Ножи крысоловки перерубили зверю хребет. Так вот поезд напомнил Фондорину ту крысу.
– Петр Эрастович, – скользя по грязи, к нему спешил следователь прокуратуры Горчаков с двумя амбалами – полицейскими и священником. Как ни были черны думы Петра Эрастовича, он не мог внутренне
