В особом мнении Дугласа есть и такие горькие слова: «Дела известных преступников, как и дела мелких правонарушителей, могут стать прецедентом для негодной судебной практики. Когда ощущение виновности обвиняемого доминирует над следствием, даже судьи иногда ослабляют свою бдительность и позволяют полиции идти напрямик, что не санкционировано конституцией… В известные периоды нашей истории и в известных судебных процессах такая практика вела к подрыву наших норм законности. Вред, причиненный в данном деле, может казаться простительным. Но практика, порожденная таким прецедентом, может иметь далеко идущие последствия, безмерно вредные и пагубные. Ярким примером в этом смысле является решение данного суда».
На членов суда, голосовавших против одобрения приговора, обрушилась буржуазная пресса. Подавляющее большинство газет изображало их чуть ли не участниками какого?то заговора «красных», готовых из?за «простой формальности» отпустить на свободу «агента Кремля».
Донован в связи с этим вынужден был сказать: «Трудно понять, как взрослые американцы могут наклеить на Четвертую поправку ярлык «простой формальности».
Впрочем, что говорить о печати, когда такой взгляд на законность теперь был освящен решением Верховного суда Соединенных Штатов!
О решении Верховного суда Абель узнал в тот же день, 28 марта 1960 г., из радиопередачи. Он сразу написал своему адвокату о том, что с нетерпением ждет его мнения по поводу этого решения. Со своей стороны Абель считал, что, «учитывая характер голосования, можно ходатайствовать о пересмотре». В конце письма было несколько утешительных строк в адрес Донована: «Я понимаю, как вы огорчены результатом, но считаю, что имеются обстоятельства, которые смягчают этот удар».
— Непостижимый Рудольф! — воскликнул Донован, получив это письмо. После двух лет и девяти месяцев он только что проиграл свое дело и теперь выражал мне свое сочувствие.
Несколько дней спустя, при личном свидании с Донованом, Рудольф Иванович дал точную оценку решению Верховного суда. «Оно меня не удивило, — говорил он, — я не верил, что дело будет рассматриваться на основе закона. Я рассматриваю его как политическое решение».
20 апреля 1960 г. по настоянию Абеля Донован подал ходатайство в Верховный суд о новом слушании дела. Почти без всякой надежды на успех. Донован писал, что его ходатайство «служит интересам миллионов людей, проживающих в Соединенных Штатах, на которых распространяются законы об иммиграции и натурализации, чьи личные свободы теперь сурово и несправедливо урезаны в результате решения, принятого по делу Абеля».
16 мая Верховный суд отказался удовлетворить это ходатайство. По судебному делу Абеля была поставлена последняя точка.
Так как к Абелю доступа не было, то корреспонденты атаковали его защитника.
«Незачем и говорить, — писал Донован, — что по вопросу о применении правовых норм я был согласен с членами суда, которые оказались в меньшинстве, хотя мне было понятно нежелание суда освободить обвиняемого. Тем не менее, я отказался пойти на открытую критику решения Верховного суда, повторив, что Абель «был подвергнут должной законной процедуре».
Так окончилась «должная законная процедура», обернувшаяся на деле судебным произволом. Можно подвести краткие итоги.
Не говоря уже о Четвертой поправке к конституции США (оставим эту «формальность» на совести американского суда), налицо были и другие грубые нарушения закона по существу дела, позволяющие говорить о том, что над Абелем была учинена просто расправа как с политическим противником, едва прикрытая фиговым листком судебного разбирательства.
Остается фактом, что обвинение не смогло представить суду ни одного конкретного доказательства, говорящего о содержании секретных сведений, якобы собранных и переданных Абелем в СССР. Никто не мог сказать, от кого или откуда Абель получал такие сведения, где, когда и кому их передавал. Таким образом, фактически только за «пребывание на территории США в качестве агента иностранной державы без регистрации в государственном департаменте» вместо положенного по закону максимального наказания в пять лет лишения свободы Абель получил тридцать.
От электрического стула его спасло, прежде всего, собственное мужество: отказ давать показания о своей практической деятельности, Огромное значение имело и то обстоятельство, что американское «правосудие» все время вынуждено было считаться с тем, что в аналогичном положении в СССР могут оказаться американские граждане.
Процесс окончился. Но не окончились попытки склонить Абеля к предательству. Наоборот, после решения Верховного суда они возобновились с новой силой.
К нему в тюрьму зачастили в «гости» сотрудники ФБР. Они прощупывали, не сделался ли он более сговорчивым после того, как убедился, что дело окончательно проиграно.
Вновь решил попытать счастье и Донован — разведчик.
Проконсультировавшись предварительно в «министерстве юстиции» (читай — ФБР) и, наверняка, в ЦРУ (не зря же он установил контакт по этому делу с Алленом Даллесом) и, по собственным его словам, «основательно подготовившись», Донован явился к Абелю, чтобы обсудить возможности сокращения срока наказания.
Абель выглядел осунувшимся, измученным. Одежда висела на нем. Тюрьма состарила Абеля, но он держался по — прежнему бодро. Прежде всего, он поспешил заверить Донована, что совершенно здоров.
Донован заявил Абелю, что возможность сокращения срока наказания имеется, но «это можно сделать только в том случае, если суду будет известно, что вы действительно сотрудничаете с правительством». Все будет сохранено в тайне, — обещал Донован. «Я могу привести любое другое основание для подачи ходатайства на открытом заседании, но, согласно нашей практике, судья должен знать, что вы сотрудничаете. В ином случае первоначальный приговор не будет изменен».
— Об этом не может быть и речи. Никогда я этого не сделаю, — ответил Абель.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Родина не оставила Абеля в беде. Морозным утром 10 февраля 1962 г. на мосту Глиникер — брюкке, что у озера Потсдам соединяет (и разделяет) столицу ГДР с Западным Берлином, был произведен обмен Рудольфа Ивановича Абеля на осужденного р СССР американского шпиона Френсиса Пауэрса.
Но путь к свободе был для Рудольфа Ивановича долгим и по — своему драматичным…
7 мая 1960 г. Абель сидел в своей камере в тюрьме г. Люисберга (штат Пенсильвания), погрузившись в свое излюбленное занятие: решал математические задачи. Вдруг его внимание привлек легкий шорох. В маленьком окошечке в двери торчала газета, свернутая в трубку.
Это был приятный сюрприз.
Абель оказался в Люисберге, направляясь по этапу в Атланту из Нью — Йорка, куда Рудольф Иванович временно был переведен в связи с рассмотрением его дела в Верховном суде.
Режим для этапников в Люисбергской тюрьме был установлен строгий. Уже более недели он не имел никаких сведений о том, что творится за стенами тюрьмы.
Абель быстро развернул газету и его внимание сразу привлек напечатанный огромными буквами заголовок: «Над Свердловском, СССР, сбит самолет У-2». Ниже, помельче, было напечатано: …«Пауэрс, пилот, схвачен русскими. Ему грозит суд как шпиону».
Самолет Пауэрса был сбит 1 мая, но в США целую неделю никто не знал об аресте Френсиса Пауэрса. Конечно, ЦРУ и Пентагон доложили президенту о том, что разведывательный самолет, на котором он летел, пропал, не вернулся с задания. Но что с ним? Сбит или потерпел аварию, жив ли пилот и, если жив, то где он? На эти вопросы никто не мог ответить до тех пор, пока в Москве не была обнародована соответствующая информация.
Этим и объясняется, почему сообщение, которое сейчас с волнением читал и перечитывал Рудольф
