Иванович, появилось в американских газетах только 7 мая.
Абель в тот момент не мог еще знать, какую важную роль сыграет в его личной судьбе случай с Пауэрсом. Но все же арест советскими властями американского летчика — шпиона был одним из вариантов, предусмотренных в том письме к судье Байерсу, в котором Донован обосновывал необходимость в интересах США сохранить жизнь Абелю. Естественно, что Рудольф Иванович невольно подумал об этом. Но жизненный опыт и трезвый рассудок подсказывал: не следует раньше времени предаваться надеждам, которые могут оказаться несбыточными.
Многое в создавшейся ситуации оставалось пока неизвестным. Каков будет результат суда над Пауэрсом? Проявит ли кто?либо инициативу в постановке вопроса об обмене его на Пауэрса? На каких условиях? Найдет ли для себя приемлемыми эти условия противная сторона? Благоприятно или неблагоприятно сложится политическая обстановка? Наконец, нужен ли Пауэрс правительству США?
Ничего этого Абель не знал и поэтому, возвратившись в федеральную тюрьму в Атланте, постарался окунуться поскорее в привычную уже работу в тюремной мастерской и свои обычные тюремные занятия, чтобы поменьше думать о вопросах, разрешение которых от него не зависело.
Однако в американской прессе сразу же вслед за сообщением о гибели У-2 имена Пауэрса и Абеля начали склоняться вместе.
11 мая президент Эйзенхауэр, после нескольких неуклюжих попыток изобразить У-2 как самолет метеорологического назначения, а нарушение им границ СССР как случайность («сбился с пути») вынужден был признать преднамеренный разведывательный характер этих полетов и взял на себя всю ответственность за них, но напомнил о деле Абеля.
Заявление президента было воспринято как сигнал.
Во всех газетах снова запестрели фотографии Абеля и заметки о нем. А в редакционной статье нью — йоркской газеты «Дейли Ньюс» содержалось прямое предложение обменять Абеля на Пауэрса.
Примерно в это же время Абель получил в атлантской тюрьме необычное письмо. Отец Френсиса Пауэрса — Оливер Пауэрс сообщал ему, что будет ходатайствовать перед своим правительством об освобождении Рудольфа Ивановича, если тот в свою очередь предпримет шаги к освобождению его сына.
Абель ответил коротко: правительство США запретило ему переписку с семьей, и потому он не может выполнить его просьбу. Абель передал эти письма Доновану и просил переслать их адвокату своей жены.
Донован представил копии этих писем в распоряжение ФБР и ЦРУ И, как он пишет, «по рекомендации правительства» передал телеграфным агентствам краткое сообщение о письмах Пауэрса и Абеля. Конечно, это делалось для того, чтобы довести таким неофициальным путем эту информацию до сведения Москвы и посмотреть, какая последует реакция.
Когда Абелю стало известно, как Донован распорядился его письмами, он направил ему записку с резким протестом. Абель не хотел, чтобы инициатива обмена исходила якобы от него.
24 июня 1960 г. Абель неожиданно получил радостную весть: министерство юстиции отменило свой запрет на его переписку с семьей (Донован пишет, что сделано это было с целью облегчить решение вопроса об обмене Абеля на Пауэрса).
Три недели спустя в Москве, в Колонном зале Дома Союзов, начался судебный процесс по обвинению Френсиса Пауэрса в шпионаже в пользу США. В зале суда присутствовали родители Пауэрса — Оливер и Ида Пауэрс, его жена Барбара и прибывший из США их адвокат. Иностранные дипломаты и журналисты имели возможность своими ушами слышать подробные показания обвиняемого о его шпионской деятельности для ЦРУ и своими глазами видеть вещественные доказательства, подтверждающие эти показания. Все было оформлено надлежащим образом, в полном соответствии с советским уголовным и уголовно — процессуальным законодательством, и виновность Пауэрса полностью доказана.
Пауэрсу грозила смертная казнь, но советский суд ограничился сравнительно мягким приговором. Он был осужден к 10 годам лишения свободы, причем только первые три года к тюремному заключению, а остальные 7 лет к содержанию в исправительно — трудовой колонии.
В американских газетах вокруг суда над Пауэрсом началась очередная антисоветская шумиха. Писалось об «отсутствии объективности» у советского суда, о «беспринципности» адвоката, о «бесправии» обвиняемого и т. д., и т. п. Абель писал по этому поводу Доновану:
«Я не могу понять, как может кто?либо назвать приговор Пауэрсу «очень суровым» по сравнению с тридцатью годами, которые получил я, Какими же словами можно охарактеризовать мой приговор? Сомневаюсь, смог бы судья Байерс найти подходящие определения! Иногда я задумываюсь над тем, какова была бы реакция здесь в конгрессе, в печати, по радио и по телевидению, если бы в Канзасе произошло что?либо вроде инцидента с У-2 и в роли злодея в этой пьесе оказался бы русский летчик?»
Однако Донован при первой же встрече с Абелем тоже допустил разные злопыхательские выпады в адрес советского суда (он повторил их позднее в своей книге). Тогда Абель вновь задал ему вопрос:
— Скажите, каким был бы приговор суда США в случае появления советского летчика над городом в центре США, в обстоятельствах, аналогичных полету Пауэрса?
Донован промолчал.
Несмотря на то, что инициатива обмена исходила от американской стороны, дело тянулось страшно медленно. В Вашингтоне шли споры. Министерство юстиции и входившее в его систему Федеральное бюро расследований тянули и противились обмену в надежде на то, что Абелю надоест сидеть в тюрьме, и он расскажет им о своей деятельности в США. Руководители же Центрального разведывательного управления, по — видимому, хотели все же поскорее получить Пауэрса, чтобы знать подробности того, что же произошло 1 мая 1960 г. под Свердловском.
«Правительству требуется девять месяцев, чтобы сделать то, что вы, адвокаты, занимающиеся частной практикой, делаете за три недели», — так говорил Доновану один из его друзей, рекомендуя проявить терпение.
Учитывая перспективу обмена, американская контрразведка еще раз попыталась получить согласие Абеля на сотрудничество, прежде чем ей, возможно, пришлось бы его освободить. На этот раз Абеля шантажировали угрозой, что при его несогласии обмен может не состояться. Но, по свидетельству Донована, было непохоже, что полковник становится более сговорчивым. Он казался особенно воинственно настроенным.
Медленно шла через все цензурные инстанции переписка Абеля с семьей и переписка его семьи с Донованом. Чтобы ускорить дело, жена Абеля пыталась обращаться непосредственно к президенту, но из этого ничего не получилось.
Прошел еще год. Газеты постепенно перестали писать и об Абеле, и о Пауэрсе. Их страницы заняли новые события, новые сенсации. Только в федеральной тюрьме в Атланте все оставалось по — старому. Правда, сменился начальник тюрьмы Уилкинсон. Его назначили заместителем начальника Управления тюрем США, но на положении Абеля это никак не отразилось. Жизнь текла размеренно, строго, по раз навсегда установленному руслу.
Тем неожиданнее оказался для Рудольфа Ивановича вызов его к начальнику тюрьмы в конце декабря 1961 года, Абель к нему ни с какими просьбами не обращался и сейчас, сидя в приемной, пытался угадать, зачем он ему понадобился. О том, что произошло дальше, мы передаем в изложении самого Абеля:
«Наконец я вошел, и начальник вежливо предложил мне сесть. Он протянул мне конверт, в верхнем правом углу которого было написано: «Вскрыть в присутствии Абеля Р. И.». Я возвратил ему конверт, он его вскрыл и вынул второй; посмотрев на него, он передал его мне. На втором было написано: «После прочтения уничтожить». Я снова вернул конверт, и начальник вскрыл его. Он вынул сложенный лист бумаги, взглянул на него и передал мне.
Письмо было от Донована. Он писал, что собирается поехать в Восточный Берлин в качестве неофициального представителя правительства США для ведения переговоров об обмене, и просил меня написать письмо жене, объясняющее цель его поездки, с просьбой обеспечить ему соответствующий прием со стороны представителей советского посольства.
Я сказал начальнику, что напишу соответствующее письмо, и мы договорились, что в обеденный перерыв я ему передам свое послание. Это письмо было доставлено жене в рекордно короткое время — два — три дня против обычных тридцати дней. Вскоре я получил ответ, что жена предпринимает нужные
