Пол Уилсон
Часть игры
— Вы получить внимание самый прославленный человек, — сказал Цзян Цзы Фу.
Китаец был одет в застегнутый спереди на ониксовые пуговицы длинный черный халат с воротником-стойкой. Волосы он заплел в косу, которая выползала из-под традиционной черной шапочки. Глаза у китайца были черные и блестящие, как пуговицы, и, как это принято у его народа, совершенно ничего не выражали.
Сержант полиции Хэнк Соренсон улыбнулся.
— Полагаю, Мандарин слышал о том маленьком представлении, которое я вчера устроил в игорном заведении Вонга.
Лицо Цзяна осталось невозмутимым.
— Моя не говорить, что это он.
— В этом не было необходимости. Скажи ему, что я хочу с ним встретиться.
Цзян моргнул. Попался! Прямой разговор всегда приводит этих китаез в замешательство.
Хэнк оставил свой чай остывать на стоящем между ними маленьком столике. Пару раз он притворялся, что отпивает из чашки, но на самом деле не проглотил и капли. Он сомневался, что здесь найдется человек, способный пойти против него, но кто знает, что на уме у этого Мандарина.
Он попробовал взять этого китаезу на мушку. И последовал ночной звонок от кого-то, назвавшегося Цзяном Цзы Фу, «представителем» — эти азиаты вечно его смешили — важной особы в Чайнатауне. Ему не нужно было уточнять, какой особы. Хэнку это было известно. Китаец сказал, что им нужно встретиться, чтобы обсудить важные вопросы, затрагивающие их общие интересы. «Нефритовая луна». 10 часов утра.
Хэнк знал это место — рядом с китайским храмом на Плам-стрит — и приехал заранее. Первым делом он проверил улочку позади заведения. Все чисто. Зайдя внутрь, он выбрал столик в углу возле задней двери и сел спиной к стене.
«Нефритовой луне» было далеко до первоклассного заведения, впрочем, как и всем китайским ресторанам: грязный пол, залапанные стаканы, облупившаяся полировка на дверях и панелях, потрепанные бумажные светильники, свисающие с голых балок.
Вовсе не в таком месте он ожидал встретиться с наместником таинственного, могущественного и неуловимого Мандарина.
Мандарин не заведовал мутными делишками в Чайнатауне. Он устроился куда лучше: снимал с них сливки. Он никогда не пачкал свои руки ничем, кроме денег, которые в них вкладывали: Наркотики, проституция, азартные игры… Мандарин везде имел свой кусок.
Как ему это удавалось, являлось еще большей тайной, чем его личность. Хэнку приходилось сталкиваться с местными — суровые типы, все как на подбор. Не из тех, что согласятся отстегивать часть своего заработка без боя. Но они отстегивали.
Конечно, может, раньше здесь и была заварушка, которую им не удалось выиграть. Но даже если она действительно имела место, то вдали от посторонних глаз, потому что он ни слова об этом не слышал.
Хэнк контролировал китайский квартал для департамента полиции Сан-Франциско с 1935 года. И до сих пор ему не удалось найти никого, кто лично встречал бы Мандарина. И они не просто говорили, что никогда не видели его, они не врали. Если за три проведенных здесь года Хэнк чему и научился, так это никогда не задавать китайцам прямых вопросов. С ними нельзя вести себя как с обычными людьми. С ними всегда нужно заходить издалека. Они были лживыми, хитрыми, всегда ловчили, увиливали от вопроса и старались уйти от ответа.
Он стал чуять их ложь за милю, но, задавая вопросы о Мандарине, никогда не чувствовал и тени обмана. Даже применив пару раз силу, он так ничего не добился. Они не знали, кто он такой, где он и как выглядит.
Хэнку потребовалось время, чтобы прийти к поразительному выводу. Они не желали знать. И это его насторожило. Китайцы были ужасными сплетниками. Постоянно кудахтали обо всем на своем птичьем языке, распространяя слухи и сплетни не хуже старых склочниц. Если они избегали о ком-то разговаривать, значит, они его боялись.
Даже эти мелкие людишки были напуганы. И это кое-что говорило о влиятельности Мандарина.
Хэнку пришлось признать, что он впечатлен, но он вовсе не боялся. Он не был китайцем.
Цзян прибыл точно в десять и, прежде чем сесть, поклонился.
— Даже если я знать такой человек, — сказал китаец, — уверен, он не встречаться с вами. Он послать эмиссара, как мой хозяин послать меня.
Хэнк улыбнулся. Эти китайцы…
— О’кей, если собираешься играть по этим правилам, то скажи своему хозяину, что я хочу кусок его пирога.
Цзян нахмурился.
— Пирога?
— Его капусты. Его зеленых. Отката, что он снимает со всех местных опиумных притонов, борделей и азартных игр.
— А, это. — Цзян покачал головой. — Мой хозяин понимать, что все это — часть повседневный бизнес. Но такой, как он, не пачкать свои руки. Он предложить вам связаться с многочисленный заведения, который вам интересны, и договариваться с ними самостоятельно.
Хэнк наклонился к нему и сделал страшное лицо.
— Слушай, ты, желтолицый болван, у меня нет времени ошиваться здесь, отслеживая каждую мелкую сделку. Я знаю, что твой босс имеет свой кусок с них всех, и поэтому хочу получить свой кусок с него! Тебе ясно?
— Боюсь, это не есть возможно.
— Нет ничего невозможного! — Хэнк отодвинулся. — Но я разумный человек. Мне не нужно все. Мне не нужно даже половину. Я согласен ровно на половину того, что он получает с игорного бизнеса.
Цзян улыбнулся:
— Это шутка?
— Я серьезно. Чертовски серьезно. Он может оставить себе весь навар от наркоты и притонов с девками. Но я хочу половину прибыли Мандарина от азартных игр.
Хэнку было хорошо известно, где в Чайнатауне ворочаются деньги. Торговля опиумом здесь процветала, но вот азартные игры… эти китаезы ставили на все и вся. Конечно, у них были свои игорные заведения — для фан-тана, маджонга, пай гоу, сик бо, кено и прочего — но на этом они не останавливались. Огромной популярностью пользовалась лотерея. Он видел, как днем и ночью по всему кварталу, на каждом углу организаторы собирали у местных бумажки. Напиши на такой три числа, сдай ее вместе с деньгами и молись, чтобы завтра последние три числа индекса Доу-Джонса совпали с твоими.
Черт, они ставили практически на все, даже на погоду.
И не считали нужным это скрывать. На дверях игорных заведений висели таблички с часами работы, а у некоторых даже стояли зазывалы, завлекая людей внутрь. Азартные игры были у них в крови, и поэтому в игорном бизнесе всегда вращались деньги, так что Хэнк хотел бы иметь в нем свою долю.
Нет, он будет иметь.
Цзян покачал головой и начал подниматься.
— Очень жаль, детектив Соренсон, но…
Хэнк вскочил со стула и схватил Цзяна за грудки.
— Слушай, ты, узкоглазый! Это не оговаривается! Так или иначе, я собираюсь вступить в вашу игру. Дошло? Серьезно вступить. Или же здесь не будет никакой игры. Или же я буду приводить сюда наряд за нарядом, мы схватим за шиворот каждого узкоглазого лотерейщика и закроем все вшивые игорные притоны в районе. Маджонг, сик бо, или как вы их там называете, останутся в прошлом. И что тогда получит твой
