– На Алдане?
Алданом называлась река в Восточной Сибири.
– Да.
Карп задумался.
– А директором колхоза был коряк по фамилии Синанефт, он разъезжал на пони?
– Нет, это был бурят Корин, а разъезжал он на «Москвиче» с лыжами вместо двух передних колес.
– Ты и вправду там работал, – Карп был удивлен. – У Корина было два сына.
– Две дочки.
– Да, а одна была татуирована. Странно, да? Все время, что я сидел в лагерях, шатался по Сибири, я говорил себе, что если на земле есть справедливость, то мы с тобой обязательно встретимся. И судьба оказалась на моей стороне.
У них над головами машинист крана поднимался в кабину с кружкой в руке. По направлению к корме двигался Берни, американец. Держась рукой за леер, в парке он был похож на альпиниста. Из приемничка на поясе Карпа послышался голос Торвалда, извещавший о том, что «Веселая Джейн» приближается с полной сетью. Карп вложил нож в ножны. Темп работы сразу сменился. Шланги убрали, люди засуетились у пандуса рыбозаборника.
– Ты не дурак, но ни разу ты не просчитал ситуацию дальше, чем на шаг вперед, – обратился к Карпу Аркадий. – Тебе бы лучше было оставаться в Сибири или провозить партии видеокассет или джинсов, какую-нибудь мелочь. Не стоило браться за крупные дела.
– Я тоже хочу кое-что сказать тебе о тебе самом. – Карп стряхнул лед с куртки Аркадия. – Ты как собака которую выгнали из дома. Ты подбираешь объедки в лесах и думаешь, что сможешь ужиться с волками. Но на самом-то деле в глубине души ты больше всего хочешь задушить волка и притащить его своим хозяевам, чтобы они разрешили тебе вернуться. – Он осторожно убрал довольно крупный осколок льда запутавшийся в волосах Аркадия, наклонился к его уху и прошептал: – Но во Владивосток ты никогда уже не вернешься.
От холода люди даже за столом сидели в верхней одежде, похожие на с трудом переносящих зимовку животных. Посреди стола стоял бачок со щами, пахнущими стиральным порошком. На отдельных тарелках к щам предлагался чеснок и черный хлеб, на второе гуляш, а на десерт чай, от которого шел густой пар, так что столовая больше походила на баню. На скамью рядом с Аркадием опустился Израиль Израилевич, в бороде его, как обычно, блестела чешуя, как будто и он стоял вместе со всеми у конвейера.
– Ты не имеешь права пренебрегать своим долгом, – прошептал он Аркадию. – Ты должен встать рядом со своими товарищами, иначе я напишу на тебя докладную записку.
Напротив Аркадия сидела Наташа. На ней была та же прикрывавшая волосы со всех сторон шапочка, в которой она стояла у конвейера.
– Послушайся Израиля Израилевича, – посоветовала она Аркадию. – Я подумала, что ты заболел, пошла в твою каюту, а тебя там нет.
– Олимпиада предпочитает капусту всему, – отозвался Аркадий, жестом предлагая Наташе налить щей, на что та категорически замотала головой. – Где она сама? Я давно ее не вижу.
– Я доложу о тебе капитану, – продолжал Израиль, – в профсоюз и в партийную организацию.
– Докладывать Воловому? Это интересно. Наташа, ну хоть гуляша тебе положить?
– Нет.
– Ну, хоть хлеба?
– Спасибо, мне хватит и чая. – Она налила себе.
– Я говорю серьезно, Ренько. – Израиль подлил себе щей, взял еще кусок хлеба. – Тебе никто не позволит шляться по судну с таким видом, что ты получил на это приказ из Москвы. – Он откусил кусок от горбушки. – Пока ты его не получишь на самом деле.
– Ты на диете? – спросил Аркадий Наташу.
– Воздерживаюсь от еды.
– Почему?
– Значит, есть причина.
В своей шапочке, с зачесанными назад волосами, она казалась широкоскулой, глаза стали больше и как-то помягчели.
Рядом с ней сидел Обидин, наваливший себе полную тарелку гуляша и изучавший его теперь пристальным взглядом на предмет обнаружения мяса.
– По-моему, нам больше не следует ловить рыбу там, где мы нашли Зину. Мертвых нужно уважать, – произнес он.
– Просто смех! – При упоминании Зины глаза Наташи сразу стали строже. – Мы что, религиозные фанатики? Сейчас совсем другое время! Вам приходилось когда-нибудь о таком слышать? – она повернулась к Израилю.
– А ты слышала о Курейке? – в свою очередь задал он ей вопрос. – Туда царь сослал Сталина. Потом, когда Сталин пришел к власти, он отправил в Курейку целую армию заключенных, чтобы они заново собрали избушку, в которой он жил. Он приказал построить вокруг нее павильон, набил его лампами, которые светили двадцать четыре часа в сутки, и еще установил там свою собственную статую. Гигантскую. А потом, после его смерти, статую тайком сняли и бросили в реку. Катерам и лодкам приходилось искать обходные русла, так как проплыть прямо они не могли.
– Как вы об этом узнали? – спросил Аркадий.
