— Ты не ответила.
— Действует, действует, господин лекарь. Позволь все же досмотреть финал пьесы.
— Уф, — с облегчением выдохнул Болховской. — Слава тебе Господи, а то я уж начал переживать, что теряю навык или того хуже — старею.
Когда утихли шумные восторги публики и занавес упал, было уже поздно. В саду большими светляками вспыхнули китайские фонарики, их свет создавал трепещущую грань между освещенными дорожками и таинственной тьмой сада. Зрители разбрелись по группкам. Одни горячо обсуждали спектакль, другие — несомненный интерес князя Болховского к адмиральской дочке, третьи расположились вокруг поэтессы Анны Александровны Наумовой, которая издавна будоражила казанское благородное общество как своими стихами, так и экстравагантными нарядами. Держа бокал шампанского в руке и слегка покачивая им, она увлеченно декламировала свои новые вирши:
Вечный оппонент госпожи Наумовой, одетый с иголочки и как бы слегка подсушенный, князь Асанов досадливо поморщился от этого «попросту» и, не желая говорить ни хорошо, ни плохо об услышанном, обратился к Болховскому:
— А каково ваше мнение, Борис Сергеевич, о спектакле?
— Я искренне наслаждался сегодня всем увиденным и услышанным, — бодро отозвался тот и почему-то перевел взгляд на Анну.
Анна вспыхнула, когда глаза присутствующих обратились к ней. Все они смотрели на нее по-разному, но, может быть, впервые за всю свою жизнь она прочла в них вопрос: «Почему мы никогда тебя раньше не замечали?» — и жгучий интерес к своей особе. Под обстрелом этих глаз она чуть расправила плечи и нашла силы мило улыбнуться, в душе дав себе слово оторвать, нет, откусить Борису голову за такую вызывающую демонстрацию.
— Вы правы, князь, увиденное выше всяких похвал, — подтвердил князь Асанов.
— Мы подошли попрощаться с вами, дамы и господа, — еле сдерживая себя, прервала этот странный двусмысленный диалог Анна.
После церемонии прощания с гостями и добрейшей Надеждой Васильевной, когда Анна села в коляску и повернула разгневанное лицо к Болховскому, тот в испуге поднял вверх руки и поспешно произнес:
— Прости, прости, великодушно прости. Увлекся, заигрался. Хочешь, руби мою буйну голову.
— Вообще-то я тебе ее хотела откусить, — пробормотала Анна, обезоруженная его покаянным видом.
— Я бы тоже хотел откусывать от тебя кусочек за кусочком. Ты так прелестна сегодня.
В этот момент кучер остановил экипаж у ворот усадьбы Косливцевых, что находилась всего в квартале от сада Панаевых, и последние слова Бориса гулко прозвучали в ночном воздухе. Хорошо, что было темно, и он не заметил, как ярко вспыхнули ее щеки. За эти дни Анне, пожалуй, пришлось краснеть больше, чем за всю жизнь.
— Вы правы, князь, увиденное вами выше всяких похвал, — передразнила она князя Асанова. — Мне ли не знать. Я убила кучу времени и сил. Четыре часа! Четыре! Мне помогал целый эскадрон во главе с графиней Эрнестиной. Две модистки, куафер, ее горничные, мои горничные!
— Твои и их усилия увенчались полной викторией. Сегодня публика у Панаевых чуть не скончалась от косоглазия, пытаясь одним глазом взирать на сцену, другим на нас, — усмехнулся Болховской.
— И опять вы правы, князь, — ответила Анна.
Смеясь, он помог ей выбраться из коляски. Уже прощаясь, вдруг взял за руку и тихо спросил:
— Скажи, ты старалась только ради нашего плана? Или…
Анна поняла
— Нет… И ради тебя…
Борис не дал ей договорить, мягко привлек к себе и поцеловал, нежно, неторопливо. Только напряженность его тела и пробегавшая дрожь могли бы подсказать Анне, каких усилий стоит Болховскому сдерживать себя. Но не подсказали, потому что первый раз в жизни Анну так целовал мужчина. В эти дни многое для нее происходило в первый раз.
Болховской отстранился от потрясенной подруги, развернул ее лицом к дверям и дернул дверной колокольчик.
— Я приду завтра. Нам необходимо поговорить, — прозвучало ей вслед.
16
Мир стал иным. Как будто ранее она видела его через прозрачный, незаметный глазу флер, смягчавший очертания и краски предметов, приглушавший звуки. Теперь она ощущала его остро, почти болезненно не вне, а как бы внутри своего существа. Стук открывающегося окна, густой запах трав, разогретых солнцем, ослепительные цвета неба и листвы. Любое касание к телу, будь то прохлада гладких половиц, шершавость сукна ломберного столика, скользящая мягкость простыней отзывались мгновенной и жаркой дрожью. А виною тому безделица, пустяк. Прикосновение губ к губам, нежный танец языка. И сладко, и стыдно вспоминать. Да и стоит ли? Такие поцелуи князь Болховской рассыпает на своем пути, как дерево роняет листву по осени, ей же в тот миг показалось, что дрогнуло мироздание, душа рванулась куда-то ввысь, а, вернувшись, ничего вокруг не узнала. Хочется спрятаться от всех, укрыться и лелеять только это драгоценное воспоминание, каждый его миг превращая в вечность, — вот его руки смяли воздушный рукав платья, тепло ладони, прерывистое дыхание, пьянящее касание губ, скольжение языка, крутящаяся бездна, ночная прохлада, «Я приду завтра». И опять руки… губы… бездна…
— Аннушка, здорова ли ты, голубчик? — вывел ее из задумчивости голос Петра Антоновича.
— Что? — встрепенулась она. — Конечно, здорова, батюшка. Простите, задумалась.
— Вижу, что задумалась, уж четверть часа по тарелке узоры рисуешь. А когда барышня в меланхолию впадает — жди беды. Ты же эти дни сама не своя: нарядов накупила на целый экипаж, галантерейными штучками весь дом завалила, с вертихвосткой Апраксиной сдружилась, от визитеров отбою нет. Что за казус такой приключился?
— Вы же сами сетовали, батюшка, что я мало в свет выезжаю, вот я и решила исправиться.
— Не нравится мне что-то сия метаморфоза, — проворчал командор, но договорить не успел, так как в дверь столовой четким шагом вошел дворецкий и громко, по-военному отрапортовал, что де его сиятельство князь Болховской просят Петра Антоновича, а затем и Анну Петровну принять его. Отец и дочь взглянули друг на друга, первый с легким недоумением и любопытством, вторая — смущенно вспыхнув и пряча глаза.
— Не рановато ли для визитаций? Ну да может, дело какое неотложное. Проводи князя Бориса в мой кабинет. А ты, Аннушка, — обратился Петр Антонович к дочери, — в гостиной с ним побеседуешь, я туда его пришлю.
Да что же он делает?! Не батюшка, а тот другой! Какое такое дело неотложное у него может быть кроме поисков злодейки? Три четверти часа Анна металась по маленькому зальцу, не находя себе места. Правда, памятуя наставления многоопытной графини Эрнестины, все же поднялась бегом в свою комнату, дабы переодеться в кокетливое платьице цвета бордо, хотя и не очень подходящее для утренних визитов, зато, несомненно, шедшее ей.
Наконец по анфиладе комнат зазвучали шаги, сопровождаемые позвякиванием шпор. Анна
