общества. Так, так, так, забарабанил короткими толстыми пальцами по столу полковник. Уж не его ли это подруга мадемуазель Косливцева? Вот уж тихий омут, где черти… Нет, не то. Она была рядом с Болховским, когда от ретирадной послышался крик Баратаевой.
Но кто же тогда?
Услужливая память тотчас выдала картинку: в его кабинет врывается раскрасневшаяся Лизанька Романовская с распущенными волосами и порванным платьем.
Она?!
А почему бы нет? Ему как весьма немногим в городе, известна ее тайная любовь к Болховскому и князь просто использует ее, зная это. Она его сателлит! Рабыня. Беспрекословный исполнитель его воли. А нападение на нее убивца в рединготе и боливаре суть комедия, фарс, рассчитанный на то, чтобы не попасть под подозрение, а возможно, и освободиться от злой воли князя. Отсюда и его портсигар. Не могла же она признаться, что в рединготе был не кто иной, как Борис Болховской! Но вот объявить о военной походке напавшего на нее человека и предъявить якобы утерянный им портсигар, зная, что в конце концов сей предмет будет узнан, чем не выход из положения? Ведь она напрямую не выдала его, а только намекнула. И заарестованному князю, стало быть, незачем мстить ей и тянуть за собой на каторгу. Что ж, умно. А и натерпелась она, верно, от этого Болховского. Весьма вероятно, он измывался над ней всячески. Терзал ее, бедняжку. Ведь всем известно его пристрастие к женскому полу. Ах он, чудовище. Монстр…
Поль достал из ящика стола армейский «кухенрейтер» и решительно вышел из кабинета. Помощник и пристав первой части уже сидели верхом.
— Поезжайте вперед, и чтобы мышь не выскользнула из его имения, — дал им наказ Иван Иванович. Те немедленно пришпорили коней и через минуту скрылись из виду. Поль, проводив их взглядом, крякнув, забрался в коляску. — В Богородское!
Пятнадцать верст по Арскому тракту, да еще в дорожной коляске, это вам не комар чихнул. Сие ведь только название — тракт, а на самом деле привычные рытвины да ухабы. Так что, отправляясь даже в такой недальний путь, не стоит плотно кушать, дабы не растрясло в вашем желудке принятую доселе пищу и не выбросило бы ее из вас на дорогу после одной из попавших под колеса рытвин. Тем паче ежели вы спешите. А Нафанаил Филиппович Кекин спешил. И спешил так шибко, что даже не нашел времени вообще что-либо перекусить. Неясное подозрение, возникшее у отставного поручика после того, как он увидел портсигар Бориса Болховского, так неожиданно появившийся на свет из ридикюля Лизаньки, с каждым часом все более и более крепло и превращалось в убежденность, которая острой болью отзывалась в душе и коей напрочь отказывалось верить сердце. Холодный же и аналитический ум Нафанаила Филипповича требовал одного: торопись, ибо следующая жертва есть не кто иная, как Анна Косливцева, коей, возможно, уже сию минуту грозит смертельная опасность, ибо он, Кекин, упустил из виду Лизу Романовскую, порученную ему к тому же в охрану господином полицмейстером. Сердце добавляло: спеши, ибо опасность грозит им обеим.
А вот и околица села Богородское, оно же Пермяки, начало коего обозначено двускатным, поросшим мхом голубцом с образом Божией Матери на позеленелой меди иконки над неугасимой лампадой. Еще менее полуверсты, и Нафанаил Филиппович въехал в растворенные настежь ворота усадьбы Болховских. Пулей вылетев из коляски, что для его долгого росту было как-то не комильфо, Кекин бегом поднялся по выщербленным ступеням усадьбы и влетел в парадную.
— Слушаю вас, — материализовался возле него ливрейный лакей, протянув руки, дабы принять у гостя трость и шляпу. Но ни того ни другого у явно спешащего господина не было. — Как прикажете доложить?
— Где твой барин? — коротко спросил визитер, поглядывая на мраморную лестницу, ведущую на второй этаж.
— Как прикажете доложить? — повторил лакей, и легкая усмешечка тронула его губы. Вот ведь, позитура долговязая, идет к их сиятельству флигель-адъютанту, князю Борису Сергеевичу, а у самого ни трости, ни мало-мальски приличествующей таковому визиту шляпы. Да еще и называться не желает…
— Где князь Борис Сергеевич? — гаркнул вдруг гость и перевел взгляд на лакея. И тот, узрев во взоре долговязого отставного поручика нечто такое, после чего обычно следует удар в ухо, стер с лица усмешку и пролепетал не своим голосом:
— Они у себя… ваше благородие. В кабинете-с. Работают. Просили проследить-с, чтоб им никто не мешал. Но вам, конечно…
Ткнув лакея ладонью в грудь, после чего тот отлетел в сторону сажени на полторы и едва устоял на ногах (а что, если бы это была не ладонь, а кулак?), Кекин быстрым шагом, через две ступеньки, поднялся по лестнице и, пройдя через анфиладу комнат, вихрем ворвался в кабинет Бориса.
— Эт-то что за новости?! — рыкнул, не поднимая головы от бумаг, Болховской и выпустил струйку сигарного дыма. — Разве я тебе не говорил, чтобы никого ко мне… А-а, это ты, — удосужился, наконец, взглянуть на вошедшего Борис. — Чего такой взъерошенный? Случилось что?
— Может случиться, — бросился в кресла Кекин, переводя дух.
— Значит так, — буркнул Болховской. — Ты покуда отдышись, а я через минуту закончу. И буду весь к твоим услугам.
— Но…
— Через минуту, — отрезал князь и вновь углубился в толстую хозяйственную книгу. Ровно через минуту он захлопнул ее и, глядя мимо Нафанаила, произнес:
— Каков мерзавец! Тысяч на семь он меня надул в прошлом годе…
— Кто? — не понял Кекин.
— Да этот Кутлер, мой управляющий. Сегодня же уволю его ко псам собачьим. И велю выпороть на конюшне.
— Ты его лучше под суд отдай, — посоветовал малость подуспокоившийся отставной поручик. — Пусть в колодках годков пять походит.
— Размечтался, — усмехнулся Болховской. — Ты что, не знаешь наших крючкотворов-судейских? Откупится, каналья. Уж лучше я ему всыплю покрепче в задние ворота, дабы долго помнилось, да такой волчий билет выправлю, что его ни один помещик за версту к себе не подпустит. Все больше пользы будет. И не спорь, — наконец, посмотрел на фронтового товарища князь. И усмехнулся. — Ну что, отдышался?
— Да, — ответил Нафанаил.
— А вот теперь сказывай, что тебя ко мне принесло.
— Где Анна Петровна?
— У себя в Пановке, — слегка нахмурился Болховской.
— Ей грозит опасность, — быстро произнес Кекин. — Я… думаю, я полагаю, — было видно, что слова даются ему с трудом, — что виновницей всех… несчастий в городе является… Елизавета Романовская. Она, верно, больна, душевно больна, собою не владеет… — Нафанаил Филиппович судорожно вздохнул и с невыразимой мукой добавил: — Я упустил ее из виду. Думаю, Анне Петровне грозит опасность.
— Что?! — выскочил из-за стола Борис. — Что же ты столько времени молчал? Едем немедля!
Они оба ринулись к дверям, но тут неожиданно открылись их обе сворки, и на пороге появился полковник Поль со своим помощником по правую руку и приставом по левую.
— Вы куда-то собрались, князь? — спросил не без ехидства Иван Иванович, вперив в Бориса пристальный взор.
— Да, я очень спешу, — сделал попытку обойти полицмейстера Болховской, но едва не уперся грудью в грудь Поля. — В чем дело, полковник?
— Я вынужден попросить вас остаться, — жестко сказал Поль, проходя в кабинет. — Мне необходимо задать вам несколько вопросов, и от ответов на них будет зависеть ваше…
— Мне действительно необходимо отъехать по весьма важному делу, — багровея, произнес Борис, сжимая кулаки. — Предупреждаю вас, я буду драться.
— Господин полковник, — встрял в перепалку Нафанаил Кекин. — У нас дело жизни и смерти. Анна Косливцева в смертельной опасности. Ее хотят убить.
— У вас, господин
