— Даю слово, что нет.
— Я побоялась прийти — вдруг вы окажетесь не таким, как я представляла рыцаря мечты! Последовало бы тяжелое объяснение. Я наблюдала за вами в бинокль из окна квартиры напротив. Там живет моя подруга.
Саша ошарашенно молчал, а потом с чуть заметным раздражением спросил:
— Ну и как вы нашли меня? Разочаровал я вас?
— Нет. Но вы уже сердитесь на меня, не надо. Я искуплю свою вину — увидите! Приглашаю вас на новое свидание. Вы бывали в селе Демичево?
— Бывал не раз.
— Там живет моя тетка. Ее домик первый на косогоре у въезда в село. Село внизу, а домик на косогоре один — ошибиться нельзя. Приезжайте туда в пятницу после работы. Я вас встречу, и мы прогостим у тетки до понедельника. Идет?
— Идет! — ответил Саша и хотел еще добавить, что надеется, что на этот раз его не подведут, но голос на другом конце провода перебил его:
— Не сомневайтесь! Все будет на высшем уровне.
Вера в приметы подвергается всеобщему осмеянию. Смеются даже те, кто в глубине души верит в них, так как такое осмеяние принято считать хорошим тоном. А разве уж так нелепа и невежественна эта вера? Если в основе всего сущего лежит некое единство, из которого все произошло, то все те многообразные части, которые произошли из этого единства, должны питать друг к другу некое благорасположение, склонность к взаимопомощи в зависимости от способностей, которые у одних могут быть больше, а у других меньше. И почему бы последним не стремиться предупреждать о будущем своих менее способных братьев.
Хорошо, что Саша не был в числе верующих в приметы, последние испортили бы ему настроение в пятницу вечером, когда он, опять взволнованный предстоящей встречей с Солнечной Радостью, готовился к поездке в Демичево.
А приметы, если можно таковыми считать мелкие неудачи, прямо-таки сыпались…
При выходе из дома перед самыми его ногами прошмыгнула черная кошка. Саша вспомнил об этой примете, предвещавшей неудачу, но тут же отогнал ее как нелепость. Рейсовый автобус в Демичево пришел на стоянку, где ожидал Саша, переполненный горожанами, спешащими на свои огороды и дачи, — нечего было и пытаться в него попасть. Притом рейс был последним в тот вечер.
— Эх, надо было садиться на автовокзале, а не на остановке! — мудро помыслил он и бросился в автопарк, заказывать такси, но там все машины оказались в разгоне. Расстроенный, размышляя о том, что предпринять и какие силы стараются помешать его встрече, — он стоял у въезда в автопарк, когда его окликнули и перед ним остановилась машина.
— Николаев, куда собрался? Если по дороге, подвезу! — за рулем сидел и, улыбаясь, смотрел на Сашу один папаша из «клуба плазмодиевых». Машина была полна его ребятишками, но одно место еще оставалось.
— Мне в Демичево, — сказал обрадованный Саша.
— Жаль, — покрутил головой папаша. — Я еду в Акутиху к теще, это в пяти верстах, не доезжая Демичева. Жена уже там. Хочешь подвезу?
Саша подсел к нему, невольно подумав, как мудра поговорка: «Для милого дружка — семь верст не околица».
Когда папаша высадил Сашу в Акутихе, с запада надвигалась туча. Поднялся ветер. Саша храбро зашагал вперед. Дождь настиг его в сосновом бору. Закачались, зашумели верхушки сосен, и на лицо упали первые тяжелые капли налетевшего шквала. Напрасно Саша искал укрытия под деревьями, редкая хвоя сосен мало защищала от дождя, перешедшего в ливень. С дороги донесся шум проезжающего грузовика. Саша выскочил на дорогу с поднятой рукой, и шофер без лишних вопросов распахнул перед ним дверцу кабины, оказалось, что водитель сам из Демичева возвращается домой.
— А вы в Демичево к кому? — обратился шофер к Саше. Тот оказался в довольно глупом положении: он не знал ни имени, ни фамилии тетки своей возлюбленной и пытался отделаться от вопроса описанием одинокого домика при спуске с горы в село.
— А, знаю! — воскликнул шофер. — Это Свистуниха! Это ее дом. Стало быть, вы едете к ней. Вчера к ней из города приехала племянница, — при этом шофер как-то особенно пристально посмотрел на Сашу и замолчал.
Быстро налетевший дождь так же быстро перестал. Снова засияло вечернее солнце, заблистали капли на деревьях. Светло и как-то празднично стало на омытой земле и на душе Саши. Машина остановилась у калитки палисадника, за которым, сверкая в лучах заходящего солнца, стоял уютный домик. С крыльца, по ступенькам сбежала девушка и быстрыми шагами направилась к калитке… да, он сразу узнал ее. Солнечная Радость шла ему навстречу.
До тех пор пока Саша не увидел быстро приближающуюся к нему девушку дорожные злоключения, дожди, разговоры с шоферами, настолько отвлекали его мысли от предстоящей встречи, что он не успел толком подумать, как себя вести. И теперь, когда живое воплощение его грез находилось всего в нескольких шагах, он мучительно ломал голову — следует ли ему просто броситься навстречу и молча заключить в объятия, что было проще всего… Но она ведь еще не сказала своего решающего, последнего слова… Так лучше снять шляпу, изящно поклониться и произнести какое-то приветствие…
К счастью, девушка облегчила его положение, мгновенно засыпав его ласковыми восклицаниями:
— Бедный! Попал под дождь! Ждала вас раньше. Что, не было транспорта?.. Шли пешком, и плащ у вас весь мокрый — скорее в комнату.
Теплая, ласковая рука взяла его за руку и повела в дом, как давно знакомого, старого, желанного друга. Эти же ласковые руки сняли с него мокрый плащ и шляпу и затем подвели к накрытому белой скатертью столу с холодным ужином. В двух глиняных кувшинчиках, меж веточек пихты, расположенных по краям, красовались красные и белые цветы.
Среди тарелочек с маслом, сыром, грибочками поблескивал никелированный кофейник и приковывал взор совершенно черный молочный кувшин. Скованность Саши исчезла. В легком, шутливом тоне стал рассказывать, какие затруднения ему пришлось преодолеть по дороге сюда, рассказал о кошке, перебежавшей дорогу. Елена подкладывала ему вкусные пирожки и подливала кофе. Оба они смеялись, но в то же время Саша осознавал, что оба они говорят не о том, о чем хотелось говорить, и играют какую-то навязанную самим себе роль. Надо же было сказать ей о самом главном — о том, что он нашел в ней свою грезу, что он счастлив и ждет ее согласия разделить с ним ту волшебную смесь радостей и печалей, падений и взлетов, надежд и разочарований и вечного зова вперед — в неизвестную даль, имя которой — ЖИЗНЬ.
Но невысказанными остались слова. Был момент, когда, он, приняв от Елены чашку кофе, перехватил ее руку и поцеловал ладонь. Она ничего не сказала, тихо улыбнулась, потрепала этой ладонью по его щеке, провела по волосам.
Взявшись за руки, они вышли в палисадник перед домом. Ночь уже развернула звездный покров, стала укутывать поля и леса, и дальние холмы, и протекающую под горой речку в нежную дымку синих сумерек. Благоухала клумба белоцветного табака и ночных фиалок. Если чувства имеют цвет и запах, то так может благоухать лишь нежная зарождающаяся страсть. Другое дело — жасмин. Кусты его по обе стороны калитки, усыпанные белыми цветами, источали зов, полный томления.
Черный шелк, туго облегающий бедра Елены, сильнее оттенял белизну открытых рук, шеи и лица, обрамленного волнами пышных темно-каштановых волос. И о красной горячей крови, полной огня жизни, говорила алая роза на поясе Елены.
Под горой в деревне заиграла гармонь и тут же замолкла. Прогудел в небе самолет, и опять тишина — тишина до звона в ушах. Какую-то наполненность стал ощущать Саша, как-будто неведомая сила вливалась в него.
Они глянули друг на друга и поняли, как хороши и красивы они в этот миг; как прекрасно звездное небо, земля и цветы, аромат, и то невыразимое чувство, охватившее их обоих, как и то, что этот миг необратим, никогда не повторится. Стоя, они обнялись. Затем он поднял ее на руки и бережно понес в дом.
