Это польстило.
– Уходим, – примирительно сказал Алексей.
На улице Тюха жадно поинтересовался:
– Ну, сколько там?
Лешка пересчитал деньги.
– На курево хватит.
– И на кино?
В клубе было тихо и пусто, лишь на втором этаже, в библиотеке, слышался ворчливый женский голос. До фильма хотели поиграть в бильярд, но не нашли кий. Вовка покатал рукой желтые шары по вытертому зеленому сукну, восхищенно вскрикивая, когда загонял в лузу. Порфиров и Тюхнин сидели у стены, молча наблюдали.
В бильярдную зашла завклубом.
– Чего надо? – раздраженно спросила она.
– Поиграть хотели до фильма.
– Не будет. Коська уехал вчера в райцентр и до сих пор не вернулся. Пьет где-то, выродок!.. – Она перечислила обычные прилагательные к Коськиному имени. – И вы мотайте отсюдова! Нечего. Закрываю.
Дружки потоптались у клуба, соображая, чем заняться, потому что расходиться по домам желания не было.
– Может, бормотухи возьмем? – предложил Лешка.
Вино называлось «Золотая осень». Мужики шутили, что из-за этой «осени» и лета не увидели. Не увидят и зиму. Пили вино за магазином. Горлышко прилипало к губам, мороз обжигал облитый подбородок, но алкоголь согрел, придал боевитости. Они побродили по поселку, выискивая, к кому придраться. Никто на пути не попался, поэтому твердыми комьями снега разбили фонарь у леспромхозовского забора. Потом катались, цепляясь за бревна на лесовозах. Проедешь метров пятьдесят, мотыляясь по колее, затем растянешься на пузе и еще десять скользишь за машиной.
Вскоре стемнело, и Лешка, уставший от дурацкого времяпровождения, решил:
– Пойду я домой.
Втроем они добрели до Вовкиного дома, выкурили там по сигарете и разошлись.
Глава десятая
В начале февраля забастовали проститутки. Они ни на что не жаловались, требований никаких не выдвигали, а просто не ходили на работу. Поселок сначала с язвительной улыбкой, а затем, после приказа директора леспромхоза не продавать им продуктов в магазине и не обслуживать в столовой, с сочувствием наблюдал за необычным в этих местах поединком. Первое время, после получки, проститутки редко появлялись на улице. Гости в бараке не переводились, шумные гулянки растягивались до утра. Но вскоре деньги у мужиков кончились, и все чаще можно было видеть у магазина или столовой проститутку, которая упрашивала купить съестное. Покупать боялись. И в гости не приглашали: жалость жалостью, а беду в дом незачем приводить: ничего хорошего от проституток поселковые женщины не видели.
Порфиров и братья Тюхнины столкнулись с Бандиткой случайно. Зашли в магазин за сигаретами, на обратном пути завернули в столовую, где работала Надька, и увидели, что кто-то роется в куче мусора у черного входа. В сумерках трудно было разглядеть, кто это, лишь по пуховому платку догадались, что, женщина.
– Никак Бандитка, – предложил Лешка. – Бандитка, что ищешь?
– Пошел ты... – беззлобно ругнулась она.
– Закурить дать?
– Давай, – как бы нехотя согласилась она.
Пока Гришка разговаривал на кухне с сестрой, Ванька и Алексей подначивали проститутку.
– Что – с голоду опухла так?
– Не с похмелья ж.
– А есть, наверное, хочешь!
– Все хочут.
– Почему же мужика не поймаешь?
– Они сами сейчас без денег.
– Зато накормят.
– Не кормят, – уверенно сказала Бандитка.
– Слышь, Бандитка, а если мы тебя накормим, дашь? – полушутя-полусерьезно спросил Лешка, уверенный в отрицательном ответе.
– Обоим?
– Троим! – со смешком ответил Алексей.
– А водка будет?
– Бутылку возьмем.
– Две, – решительно заявила она.
Порфиров от неожиданности приоткрыл рот. Отступать было поздно, а согласиться... Он нерешительно посмотрел на Тюху-старшего: Ванька считался бывалым, часто рассказывал о похождениях в райцентре, где женщины, не в пример поселковым, более покладистые.
– Значит, две бутылки, закуска... – перечислил Ванька.
– Жратвы побольше, – вставила Бандитка.
– ...и дашь троим?
– Угу.
На вытянутом лице Тюхина засветлилась счастливая улыбка.
– Так это, я за деньгами сбегаю, водки возьмем, а то магазин закроется. Вы это, стойте здесь, я быстро.
– А чего здесь стоять? Я лучше в тепле подожду. К тебе пойдем или к нему?
Порфиров отрицательно покачал головой: родители дома. У Тюхниных тоже не развернешься. Он понял, что дело срывается, в барак ведь не пойдешь: увидит кто-нибудь, раззвонят по всему поселку.
– Может, в бане? – нерешительно спросил Ванька. – Мы топили ее сегодня, не выстыла еще.
– Можно и в бане, – согласилась проститутка.
– Ну, я – за деньгами, а вы Гришку подождите и идите в баню. – Добежав до угла, Ванька вспомнил: – Жратвы принесите.
В предбаннике было не так тепло, как предполагали. Керосиновая лампа освещала бревенчатые стены, лавку вдоль одной и перевернутые вверх дном бочки у другой. Крайнюю бочку подтащили к лавке, разложили на днище закуску: хлеб, сало, кровяную колбасу и вареную картошку, поставили бутылки и стаканы. Красные руки Бандитки хватали еду, плямканье слышалось даже не изо рта, а немного ниже, из горла, стакан подлетал к губам, из него отпивалось с причмокиванием, как сладкую воду, и быстро опускался на днище, чтобы и вторая рука могла хватать.
Алексей сидел на перевернутом ведре напротив женщины и представлял, как все будет дальше. Водка уменьшила опасения, давнишняя мечта казалась не такой уж трудно выполнимой. А хотелось сильно, особенно, когда женщина наклонялась, и глубокий вырез летнего платья позволял видеть белые, выпирающие из материи груди.
Бандитка тяжело отвалилась от бочки, выдохнула, по-лошадиному шлепая губами. Допив водку, она сыто отрыгнула, поковырялась ногтем в зубах.
– Ну, чего, пойдем? – равнодушно спросила проститутка.
Дружки переглянулись: кто первым? Ванька смотрел на Лешку, а тот на него, уступая очередь.
