Установлено, что ее вызывает вирус, чувствовавший себя очень слабым до потопов, обрушившихся на Корину, но сильно окрепший, когда в воздухе было больше молекул воды, чем молекул кислорода. Сырость спала, а пробудившийся от вялости вирус энергично набирает силу. Следующий его прорыв – в Клур, в Нордаг и дальше к нам.
– И нет средств борьбы с этим новым врагом?
– Есть, конечно. Но способы уничтожения вируса водной аллергии либо сами вредны, либо осуществимы очень трудно. К первым я отношу полное прекращение дождей в районах, куда движется эпидемия. Но ведь тогда погибнет урожай!
– Какие лекарства против эпидемии? Мы мобилизуем всю нашу промышленность.
– Нет, Андрей. На заводах эти лекарства не изготовить. В Корине заметили, что у кормящих матерей дети водной аллергией не заболевают, сами матери тоже от нее защищены. А когда эпидемия разразилась, многие молодые матери разделяли свое спасительное молоко между младенцами и мужьями – спасение и тех и других гарантируется, если молока много.
– Так изготовим искусственное грудное молоко с теми же свойствами, что и материнское.
– Для кормления детей искусственного молока сколько угодно. Оно даже лучше, чем материнское. Добрая треть человечества выращена на таком молоке. Но против водной аллергии оно не годится. Зато молоко от самой истощенной женщины может спасти даже умирающего. Правда, нужно длительное – недели и месяцы – лечение.
Теперь я понимал, почему так странно звучал голос Гамова, когда он известил меня об эпидемии в Корине. Появился враг, не предусмотренный нашими стратегическими планами, с ним будет трудней, чем с маршалом Вакселем или Францем Путраментом. У меня вдруг заболела голова – оттого, что в ней не появлялось ни единой дельной мысли. Я сказал:
– Перенесем обсуждение в мой служебный кабинет. А сегодня подведем итоги затянувшейся разлуки.
Было уже поздно, когда, устав от долгой беседы, Елена заснула, прижавшись головой к моему плечу. А я не спал и думал о том, что выбрал себе неправильную линию жизни. На кухне из крана мерно капала вода, Елена все еще не удосужилась вызвать слесаря. Что-то шелестело за окном: кроны уличных деревьев качались на легком ветру и отталкивали друг дружку – в тихой комнате пробегали их тени, отбрасываемые фонарями. Из туч выскользнула луна, зеркало сбоку нашей кровати призрачно засияло, в нем вдруг отразился многоцветный ковер на полу. Я засмеялся. Мне было хорошо. Я понял то главное, до чего не доходил ни чувством, ни мыслью, – здесь, в этой комнате, рядом с самым близким мне человеком, мне надо быть всегда, здесь моя жизненная среда, здесь мой жизненный ареал. Ибо только здесь я – истинный я, сам по себе, сам для себя! А все то, что я делаю, моя власть, мои устремления, это уже не я, это внешние силы, поселившиеся во мне, – гонят, куда надобно им, а не мне. Нет, я не игрушка на волне разбушевавшейся стихии! Но и не больше, чем молот в неведомых мне руках. Пора, пора понять, что не там ты, где должен быть. Вот твоя истинная жизненная сфера: маленькая квартира, маленькое дело, любящая жена – и ничего больше! И никого больше! Сейчас и навеки!
Я осторожно приподнял со своего плеча голову Елены, не зажигая света, перешел в гостиную и набрал шифр дворца. На экране засветился Гамов.
– Вы не спали, Гамов?
– Я ждал вашего вызова. Что будем делать?
– Есть две идеи, надо бы обсудить.
– В таком случае, с утра – Ядро. Будем слушать вас.
3
Гамов обычно появлялся, когда все были в сборе. Сегодня он пришел первым – показывал, что предстоит обсудить проблемы трудные и принять решения необычные. Я предупредил Гамова, что приглашаю Елену. Она пришла ко мне, мы отправились в зал. Гамов сидел на своем постоянном месте сбоку от меня. Я открыл заседание.
– Министр здравоохранения доложит нам об эпидемии в странах наших противников. К сожалению, эпидемия грозит и нам.
Елена изложила те же сведения, что вчера вечером, только оснастила их цифрами – картина стала еще безрадостней. После нее говорил Омар Исиро. У этого человека для всех случаев жизни имелись сообщения из печати и отчетов журналистов, они тоже не скупились на грозные прогнозы. Один из наездников пера даже живописал скорую гибель всего человечества, ибо против водной аллергии нет реальной защиты, кроме полного запрещения воды – а хрен редьки не слаще. Информаторы Прищепы докладывали о панике у врагов: Корина шлет Кортезии мольбы о помощи, Аментола трижды созывал секретные совещания. Клуры ввели медицинский контроль в портах, уже обнаружено несколько случаев водной аллергии.
– Что-то похожее на водную аллергию открыто и в наших оккупационных войсках в Патине и Нордаге, – сообщил Пеано. И хотя он улыбался иногда и при сообщениях о поражении своих войск, даже отдаленной улыбки не было на его жизнерадостном лице.
Толстяк Готлиб Бар не изменил своему природному оптимизму. Он считал, что правительства стран, пораженных эпидемией, примут свои меры, нам надо посмотреть, что им удастся.
– Мне отвратительно безмятежно ожидать, пока чудовищная гибель обрушится на нас, – с волнением сказал Гамов. – Эпидемия поражает прежде всего детей. Если станут гибнуть дети Латании, мы будем навечно опозорены. Никакие победы на фронтах войны не оправдают нашей вины перед собственными детьми. Семипалов, вы ночью говорили мне, что у вас возникли две идеи борьбы с водной аллергией. Слушаем вас.
Гамов редко высказывался с такой категоричностью. Я внутренне даже восторжествовал. То, чего я хотел потребовать от Ядра, шло гораздо дальше любых требований Гамова – но шло в том направлении, какого он ожидал. Я все же был хорошим его учеником.
– Нет, Гамов, вы ошибаетесь, – сказал я. – Нельзя отгородиться от подползающей к границам эпидемии, она преодолеет любые запоры и заслоны. Не отгородиться, не отогнать, а истребить ее в тех гнездовьях, где она зародилась и откуда нагло выползла, – вот мой план. Но для этого придется презреть все государственные границы, не посчитаться даже с собственными военными выгодами. Ибо речь о судьбах мира, а не отдельных стран – наших или чужих.
Я знал, какие тяжкие требования предъявляю, и не был уверен, что все согласятся.
– Они просты, мои предложения, – продолжал я. – Водные пары в атмосфере – вот что стимулирует ярость эпидемии. Переселить весь Клур, всю Корину, а также Родер, Ламарию, Патину и Нордаг, к которым эпидемия подползает, в знойные пустыни Торбаша, Собраны или Лепиня Великого вне человеческих возможностей. А почему бы не превратить эти страны хотя бы на год в подобие степей Собраны и Лепиня? Если Штупа перебросит все свои метеогенераторы в Патину, Ламарию, в Нордаг и если его не ограничивать в расходах энерговоды, то ни одна туча не пересечет берегов тех стран, где уже свирепствует эпидемия. Я верно излагаю ситуацию, генерал Штупа?
Даже наш главнокомандующий Альберт Пеано не утруждал себя вставанием, когда говорил речи на Ядре. Но Штупа вставал, даже подавая реплики.
– Мощь наших метеогенераторов достаточна для отражения любого циклона с океана, если не будет могучего противодействия. Такого противодействия ни Клур, ни Корина не окажут. Устроить знойное лето в приокеанских странах могу.
Единственным, кто высказал сомнение в эффективности моего плана, был наш министр Милосердия.
– Нет, я не против, нет, – высказался он. – Но такая огромная метеоакция погубит урожай в Клуре и Корине, они воспротивятся. Вы не опасаетесь этого, Семипалов?
– Всего, что делают воюющие с нами страны, надо опасаться, без этого не одержать победы, – возразил я. – Но и уступать противнику ведь тоже не принято, правда? И я рассчитываю на их разум. Им
