Какое это счастье — написать на белом листе бумаги: волшебник, рыцарь, сказочник…
Однако, в реальной жизни Евгений Львович Шварц даже писателем никогда себя не называл. Он стеснялся. Он был уверен: 'Вслух можно сказать: я член Союза писателей, потому что это есть факт, удостоверяемый членским билетом, подписью и печатью. А писатель — слишком высокое слово…'.
Он всегда так думал. Он сделал свой выбор в самом раннем детстве, еще не переступив порога школы, но это была великая тайна. Только один раз маленький Женя Шварц довольно странным образом ответил на мамин вопрос 'кем же ты будешь?': 'Я от застенчивости лег на ковер, повалялся у маминых ног и ответил полушепотом: 'Романистом'. В смятении своем я забыл, что существует более простое слово 'писатель'… Но я… не сомневался, что буду писателем'.
Это случилось не скоро. Сначала всё склонялось к театру и причиной тому стали родители. В год рождения Жени его отец был студентом-медиком Казанского университета, а мать — курсисткой на акушерских курсах. Но разве умела молодая интеллигенция в конце XIX века усидеть в границах повседневной профессии! Темпераментный красавец Лев Шварц играл на скрипке, пел, занимался чем-то подпольно-политическим, но главное — играл в любительском театре. Кем по-вашему должен вырасти сын, если отец, привыкая к сценическому костюму, разгуливает по дому в римской тоге? А мать? Все современники, а позже и сам Евгений Львович в один голос утверждали, что на любительской сцене она была ещё талантливее отца — по-настоящему одаренная самобытная актриса.
Стоит ли удивляться, что сын таких родителей бросает юридический факультет Московского университета и становится актером 'Театральной мастерской' в городе Ростове-на-Дону? Сначала этот крошечный театрик, составленный исключительно из друзей, жен и двоюродных братьев, довольно успешно существует в провинции, а в 1921 году приезжает завоевывать Петроград. В результате театрик исчезает, а Шварц остается. Ни о каком писательстве речь не идет. У Шварца множество знакомых и приятелей в литературном мире, он даже работает несколько месяцев секретарем у Чуковского, все Женю Шварца знают и любят, но исключительно потому, что он веселый. Он никогда ни с кем не ссорится, он выдумщик, шутник и великолепный рассказчик. Он такой замечательный рассказчик, что его даже называют 'устным писателем'. И так будет почти десять лет.
Конечно, за это время происходит многое: Евгений Львович успевает поработать в разных редакциях и в самом Петрограде, и в провинции, что-то понемножечку пишет, знакомится с Маршаком и целых шесть лет трудится под его руководством в легендарном и неповторимом Детском отделе Госиздата, публикует развеселые детские стихи под названием 'Рассказ старой балалайки', написанные в стиле русского раешника, сочиняет пьесы для детей и некоторые из них — например, 'Ундервуд' — даже пользуются успехом… Но к чему все эти перечисления, если сам Евгений Шварц сказал просто и прекрасно: 'Я подходил тогда к литературе от избытка уважения на цыпочках, робко улыбаясь…'
Никто не знал и будущий волшебник тоже не догадывался, что пробирается сквозь жизненные дебри не просто в литературу, а в сказку. То есть, в самое древнее, самое вечное, самое тайное место встречи человеческой души с человеческим словом.
Теперь, разматывая клубок от конца к началу, можно уверенно сказать: знаки были. Ведь не каждый малыш, впервые слушая про Дюймовочку, с ужасным криком затыкает себе уши и не дает маме дочитать, потому что слишком боится плохого конца. И хотя сочиняет в детстве каждый, зачем же всё-таки несколько лет подряд оглядываться на прохожих: вдруг они догадаются, что на самом деле ты вовсе не пешком идешь по улице? Ты мчишься на прекрасном коне, который умеет превращаться в человека, любит путешествовать по Индии и Африке, а также лакомиться колбасой, каштанами и конфетами?… Причем, такой способ жизни никуда не уходит вместе с детством. Наоборот. Достаточно прочитать воспоминания друзей и знакомых о взрослом Шварце, чтобы убедиться: никакие 'прохожие' его теперь не остановят!
…однажды два совсем юных неопытных автора пришли в одно очень солидное издательство (тот самый Госиздат), чтобы впервые повстречаться со знаменитыми редакторами. Вступают в огромный пустой коридор, буквально замирают от волнения и вдруг видят, как из глубины этого коридора не спеша выходят им навстречу два солидных взрослых дяди, но почему-то… на четвереньках! Бедные авторы чуть с ума не сошли от изумления, а 'четвероногие' подходят к ним, ни капельки не смущаясь, и прямо так, 'с четверенек', спрашивают как ни в чем ни бывало: 'Вам что угодно, юноши?'…
Ну кто теперь поверит, что это вполне официальные сотрудники госучреждения Шварц и Олейников, устав от редакторской работы, просто играли в верблюдов?
А личная жизнь?
…Один молодой актер (по фамилии, разумеется, Шварц) влюбился в одну молодую актрису и просил у нее руки и сердца, а она никак не соглашалась. И вот поздним холодным вечером в конце ноября гуляют они в городе Ростове-на-Дону вдоль берега реки и молодой актер уверяет, что готов сделать ради прекрасной девушки всё, что угодно. 'А если я скажу: прыгни в Дон?' — засмеялась девушка. Зря она так сказала. Потому что в ту же секунду человек по имени Щварц буквально перелетел через парапет и прыгнул в ледяную воду прямо, как был — в шляпе, пальто и калошах. Правда, следует признать, что после этого молодая актриса сразу вышла за него замуж…
И вот когда такой человек вдруг стал сочинять что-то совсем особенное, непохожее ни на какую другую литературу, все очень удивились. Тот самый Шварц? Который работал конферансье?!
Уже на премьере 'Красной Шапочки', которая состоялась в ленинградском ТЮЗе в 1937 году, всем показалось, что это какая-то 'не такая' детская сказка. Прямо в первом действии Красная Шапочка почему- то говорила: 'Я волка не боюсь… Я ничего не боюсь'. А когда через два года все увидели 'Снежную королеву', стало ясно, что все эти смешные вороны и маленькие разбойницы какие-то уж очень умные. При этом никто ведь ещё не знал, что с 1934 года в столе у Шварца лежит 'Голый король', который в сюжете своем 'перепутывает' три знаменитых андерсеновских сказки, а по сути — распутывает смысл окружающей жизни.
Только через тридцать, сорок и даже пятьдесят лет театральные зрители и читатели книг начали с настоящим изумлением вглядываться в сказки Евгения Шварца. Кто же он на самом деле? Вот милые детские истории про 'Золушку' или 'Марью-искусницу', а вот сочинения, написанные в самые темные годы советской истории, смелые сатирические сочинения, которые, пожалуй, только прикидываются сказками? 'Голый король' — настоящее разоблачение глупой власти. В 'сказке' про 'Тень' эта самая Тень, нечеловеческое отродье, едва не захватила трон. И разве коварный 'Дракон' не похож на Иосифа Сталина? И если вслушаться внимательно в разговоры героев 'Обыкновенного чуда'…
Если вслушаться внимательно, то прежде всего нужно услышать то, что говорил сам Шварц. А он говорил, что в жизни 'все замечательно и великолепно перепутано'. Это значит, что даже в любимой 'Снежной королеве' — если, конечно, внимательно прислушаться — веет холодом реальной, совсем не сказочной жестокости, а на страницах безжалостного 'Дракона', может быть, громче всего звучит нота человеческой нежности. И происходит это вот по какой причине…
За четыре года до смерти Евгений Львович Шварц в своем дневнике написал о себе самом в третьем лице: 'Без людей он жить не может… Всегда преувеличивая размеры собеседника и преуменьшая свои, он смотрит на человека как бы сквозь увеличительное стекло… И в этом взгляде… нашел Шварц точку опоры. Он помог ему смотреть на людей как на явление, как на созданий божьих'.
А для своей самой последней, лучшей волшебной истории про 'Обыкновенное чудо' нашел Евгений Шварц такие слова, наверное — главные: 'Сказка рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь'.
Здесь можно было бы поставить точку, потому что история сказочника подходит к концу. Но это несправедливо. У Евгения Львовича Шварца есть ещё одна книга и некоторые даже считают, что она — лучшая. Спорить об этом не стоит, ясно только одно: перед нами опять небывалое, удивительное сочинение. Совершенно точно — не сказка. Дневник? На первый взгляд похоже, потому что в последние годы жизни Евгений Львович неукоснительно делал эти записи каждый день. Но дневник пишут чаще всего про то, что было сегодня, а в своих записках Шварц уходил всё глубже в минувшее время, рассказывал о десятках (если не сотнях!) знакомых ему людей, 'довспоминал', наконец, до своего младенчества… Значит — мемуары?
Когда близкий друг, писатель Леонид Пантелеев впервые узнал о существовании этих записок и назвал их мемуарами, Шварц ужасно рассердился: 'Только не мемуары!.. Терпеть не могу это слово: мэ-му-
