Ваше Величество, и подражаніе не уступаетъ подлиннику. Работа его такъ превосходна, что многіе изъ нашихъ стихотворцевъ писали поэмы въ похвалу великаго Художника. Англичанинъ прочелъ н?которые стихи, въ самомъ д?л? прекрасные. Фридрихъ, который самъ былъ стихотворецъ и хорошій критикъ, слушалъ его со вниманіемъ, и наконецъ воскликнулъ: и я опишу стихами Прусскую вазу! — «Прусскую вазу, Ваше Величество? спросилъ Англичанинъ. Увижу ли ее прежде моего отъ?зда изъ Берлина?» — Увидите, естьли пробудете зд?сь еще м?сяцъ. Эта ваза еще не существуетъ, но я нам?ренъ предложить моимъ Художникамъ такую награду, которая, в?роятно, дастъ новую силу ихъ дарованію. Въ Пруссіи люди им?ютъ такія же руки, какъ и въ Англіи и въ Италіи; и почему не быть Прусской ваз?, когда есть Веджевудова и Барбериніева? Или я очень худо знаю ремесло Короля, или мн? будетъ не трудно воспламенить вс? т? таланты, которые у меня передъ глазами. Въ моей Берлинской мануфактур?, продолжалъ Король, устремивъ проницательный взглядъ на Ланицкаго, есть молодая Художница, которая чрезвычайно желаетъ возвратиться съ женихомъ своимъ въ Саксонію: не спорю! но вс? военнопл?нные обязаны платить за себя поб?дителю выкупъ, естьли не деньгами, то по крайней м?р? своими дарованіями. Воля Королевская должна быть исполнена; и одинъ только тотъ, кто им?етъ разсудокъ здравый, им?етъ право р?шить, противна ли она правосудію, челов?честву и такъ дал?е. — При этомъ словъ Фридрихъ простился съ Графинею и вышелъ изъ комнаты. Ланицкій остался въ великомъ зам?шательств?; вс? его друзья вообразили, что онъ пропалъ; но, къ величайшему ихъ удивленію, Фридрихъ обошелся съ нимъ на другой день весьма благосклонно, и казалось совс?мъ не помнилъ о прошедшемъ. Ланицкій, чувствительный и добрый характеромъ, былъ чрезвычайно разтроганъ милостію Фридриха: исполненный удивленія, благодарности, раскаянія, онъ бросился къ ногамъ Монарха и со слезами воскликнулъ: Государь! простите, что я въ минуту изступленія осм?лился назвать васъ тираномъ! — Мои другъ, ты еще слишкомъ молодъ, отв?чалъ Король, а я не могу уважать мн?нія в?тренныхъ или безумныхъ, на всякой случай однако сов?тую теб? зам?тить, что надобно быть осторожн?е въ разговорахъ, когда тирановъ Дворецъ не дал?е отъ тебя, какъ въ пяти миляхъ. Вотъ мой отв?тъ на челобитную Софіи Мансфильдъ — Онъ подалъ ее Ланицкому; въ низу написано было собственною рукою Фридриха сл?дуюіцее:
«Оставляю на волю вступать и не вступать въ супружество тому изъ Художниковъ, которой черезъ м?сяцъ сд?лаетъ фарфоровую вазу превосходн?е вс?хъ, находящихся въ Берлинской мануфактур?; позволяю ему возвратиться въ отечество, естьли захочетъ, и даю ему въ награду пять сотъ ефимковъ, естьли согласится остаться въ Берлин?. Имя его будетъ написано на вазъ, которая, въ честь Художника, получитъ наименованіе Прусской.»
Софія, прочитавъ этотъ отв?тъ, какъ будто возродилась: она почувствовала въ себ? и прежнее дарованіе и новую силу д?йствовать. Но ей надлежало поб?дить многихъ соперниковъ: награда, об?щанная Фридрихомъ, привела вс? головы въ движеніе: одни ласкали себя надеждою возвратить свободу; н?которыхъ прельщали пять сотъ ефимковъ, и вс? вообще были воспламеняемы благороднымъ желаніемъ увид?ть имя свое на Прусской ваз?. Но вс? сіи побудительныя причины были ничто въ сравненіи съ т?ми чувствами, которыми животворилось дарованіе Софіи: она восхищала себя надеждою увид?ть все, милое для ея сердца, надеждою возвратишься въ отечество, надеждою соединенія съ любезными! Вс? Художники почли за необходимое сов?товаться съ т?ми людьми, которые признавались лучшими судіями вкуса въ Берлин?; Софія показала рисунокъ свой Графинъ Ланицкой, которой зам?чанія были для нее весьма полезны. Наконецъ р?шительный день наступилъ: вазы привезены въ Санъ-Суси, и выставлены по приказанію Короля въ картинной Галлере?. Фридрихъ, кончивъ заниматься государственными д?лами, приходитъ въ Галлерею со множествомъ чиновниковъ, въ числ? которыхъ находился и Ланицкій; долго въ молчаніи разсматриваетъ вазы, наконецъ, указавши на одну, говоритъ: вотъ Прусская ваза! — Это Софіина! воскликнулъ Латшцкій, и опрометью поб?жалъ изъ Галлереи, желая первый обрадовать любезную Художницу, которая въ то время находилась въ домъ его матери вм?ст? съ своимъ женихомъ, и въ страшномъ безпокойств? ожидала р?шенія своей участи. Пламенные, восхищенные взоры Ланицкаго издали еще возв?стили ей щастіе. Задыхаясь отъ усталости, вб?жалъ онъ въ комнату Графини, сложилъ руки любовниковъ, и могъ только произнести одно слово: свобода! вы щастливы!
Король приказалъ, чтобъ Софія на другой же день вышла замужъ за своего жениха и тотчасъ по?хала въ Саксонію. Щастливая чета прощалась уже съ Графинею и сыномъ ея — какъ вдругъ множество голосовъ послышались въ переднихъ комнатахъ; на л?сниц? сд?лался страшный стукъ, какъ будто произходила ссора между служителями дома и другими людьми, которые хот?ли ворваться въ него насильно. Ланицкій вышелъ, желая узнать причину шума. С?ни наполнены были солдатами; Офицеръ всходилъ на л?сницу — Вы ли молодой Графъ Ланицкій? спросилъ онъ, приближась съ учтивостію къ Графу. — «Я, милостивый государь! Что вамъ угодно? и для чего безпокоите матушку такимъ шумнымъ приходомъ?» — Извините; я исполняю повел?ніе Короля. Не зд?сь ли, позвольте спросишь, Софія Мансфильдъ? — «Зд?сь; но какое им?ете до нее д?ло?» — Я долженъ отправить ее сію же минуту въ Саксонію, а васъ, государь мой, арестовать. Прошу покорно отдать мн? вашу шпагу! — Ланицкій изумился, не постигая, какимъ преступленіемъ навлекъ на себя Королевскій гн?въ. Ни что не было изв?стно Офицеру; онъ только им?лъ приказаніе отправить Софію въ Мейссенъ, а Ланицкаго немедленно отвести въ кр?пость Шпандау, государственную темницу. — Хочу, непрем?нно хочу узнать прежде свое преступленіе! повторялъ Ланицкій, будучи вн? себя отъ досады; но присутствіе матери укротило его пылкость: онъ отдалъ свою шпагу. «Августъ! сказала Графиня, смотря на него съ н?жною дов?ренностію: ты невиненъ, я въ этомъ не сомн?ваюсь; правосудіе Короля успокоиваетъ мое сердце!» Ихъ разлучили.
На другой день, рано поутру, Графиня ?детъ въ Потсдамъ. Короля еще не было во Дворц?, онъ училъ Гвардію. Часа черезъ полтора возвращается, и первой челов?къ, встр?тившій его на крыльц?, была Графиня Ланицкая — онъ подошелъ къ ней съ обыкновенною своею ласкою и сказалъ: Графиня! я над?юсь что вы не им?ете никакого участія въ безразсудномъ поступк? вашего сына, в?треннаго, неблагодарнаго, дерзкаго… «Государь! мой сынъ могъ быть и в?тренъ и дерзокъ и безразсуденъ; но онъ им?етъ доброе сердце, онъ искренно привязанъ къ Вашему Величеству; онъ живо чувствуетъ т? милости, которыми Вы его осыпали, и никогда не можетъ быть неблагодарнымъ!» — На это не скажу вамъ, ни слова; но прошу васъ ныньче ввечеру прі?хать ко мн? въ Санъ-Суси; буду ожидать васъ въ картинной моей Галлере?: тамъ узнаете причину Августова заключенія въ Шпандау.
Въ восемь часовъ вечера Графиня прі?зжаетъ въ Санъ-Суси, Короля еще не было въ Галлере?. Графиня около получаса прохаживалась въ ужасномъ волненіи взадъ и впередъ по комнатъ; наконецъ слышитъ голосъ и узнаетъ походку Короля; отворяется дверь: Фридрихъ входитъ и прямо идетъ къ Графин?. Она остановилась; н?сколько минутъ ждала, чтобы Король началъ говорить; н?сколько минутъ не сводилъ онъ съ нее проницательнаго своего взора; наконецъ сказалъ: вижу, Графиня, что вамъ ни что неизв?стно. Взгляните на эту вазу; на это славное произведеніе Софіи Мансфильдъ. Я знаю, что вамъ ее показывали прежде, нежели принесли въ галлерею; скажите, кто д?лалъ на ней роспись? — «Мои сынъ, Ваше Величество.» — Точно ли сынъ вашъ, Графиня? — «Точно, Государь! Софія знала, что онъ им?етъ прекрасный почеркъ, и просила, чтобы онъ вм?сто ея сд?лалъ надпись на этой вазъ.» — Не правда ли, что она заключаетъ въ себ? самый лестный для меня панегирикъ? — «Какія бы ни были преступленія моего сына, Государь, но Вы конечно не причтете къ нимъ подлой лести, которая всегда противна была сердцу нещастнаго моего Августа. Вашему Величеству изв?стно, что онъ недавно своею безразсудною неосторожностію едва не навлекъ на себя Вашей немилости; но великодушное прощеніе Вашего Величества несказанно тронуло душу его; въ жару благодарности своей, написалъ онъ эту похвалу, которую несправедливо бы было почитать гнусною лестію, а еще несправедлив?е наказывать за нее такъ строго.» — Вы говорите, Графиня, какъ н?жная мать, но вы въ заблужденіи! Кто вамъ сказалъ, что сынъ вашъ арестованъ за н?сколько лестныхъ словъ? Пов?рьте, что я ум?ю равно презирать и лесть и ругательство! но, въ поступк? вашего сына вижу такую черную неблагодарность, которая противна моему сердцу, и за которую наказать его почитаю необходимымъ долгомъ. Прошу васъ меня выслушать: я хот?лъ подарить эту вазу Вольтеру; тотъ челов?къ, которому поручено было ее уложить въ ящикъ, показалъ мн? надпись, сд?ланную вашимъ сыномъ: она польстила моему самолюбію, т?мъ бол?е, что я ув?ренъ былъ въ прямодушіи Графа Ланицкаго. Но тотъ же самый челов?къ первый зам?тилъ, къ общему нашему удивленію, что синяя краска, на которой сд?лана была надпись, отпала, и что подъ нею скрывалось еще н?сколько словъ. Прежде написано было: во славу Фридриха Великаго, но когда мы стерли краску, то ясно увид?ли слово тирана. И такъ, милостивая государыня, вм?сто похвалы, которой по ув?ренію вашему удостоилъ меня Графъ Ланицкій, вы можете прочесть на ваз? лестную надпись; во славу Фридриха Великаго тирана. Я
