вместо предков тут и там похоронены были воспоминания.
В гости его теперь приглашали заметно реже — видимо, устали слушать жалобы, с которыми Кертор приставал к каждому новому лицу. В одном он преуспел: до сих пор никто не решил, что он притворяется. Не переиграл, значит, не сфальшивил. В этом было нечто обидное: оказывается, все столичные знакомые считали, что он и впрямь настолько глуп, чтобы сначала затеять скандал на пустом месте, потребовать дуэли, а потом еще и пенять на то, что противник сослался на какое-то там королевское поручение и не принял вызова. «Так и узнаешь цену своей репутации, — меланхолично размышлял Флэль. — Прелестное, милейшее открытие! И ведь все эти люди говорили, что я умен, остроумен, приятен в общении и вообще украшаю столичное общество…». Флэль злился по пустякам, чтобы не признаваться себе, как же он скучает по всем, с кем расстался так неожиданно и против своей воли. Он ничего не мог с этим поделать — ни вытащить Реми из тюрьмы, ни найти Эмиля, ни узнать, нет ли новостей с севера.
— Добрый вечер, господин Кертор! Скучающий молодой человек нехотя поднялся из кресла. Кто это зашел в гости к владетелю Аэлласу, одному из алларцев, который еще принимал гостей? Голос незнакомый, лицо — если и виделись, то года три-четыре назад, так что имя забылось. Очень высокий и широкоплечий мужчина, на вид лет тридцати пяти. Прямые светлые волосы, темно-карие глаза, тяжелое, но правильное лицо. Резкие складки — от крыльев носа к уголкам губ, значит, большой любитель улыбаться. Флэль поклонился, на ходу пытаясь вспомнить, кто же это. Темно-красный кафтан с синей оторочкой, не самый модный: тесьму на рукавах носили прошлой осенью. На правой руке — золотой перстень наследника рода. Эмалевый рисунок: копье и щит, из чего следует, это сын герцога Скоринга, казначея.
Как назло, рядом не было никого, кто смог бы представить ему этого улыбчивого атлета. Уловив замешательство Флэля, казначеев отпрыск вежливо кивнул и протянул руку:
— Я — Урриан Скоринг, со вчерашнего дня — комендант Собры.
— Поздравляю, господин Скоринг. — Рукопожатие у коменданта оказалось вялым. То ли был не так силен, как казался, то ли осторожничал. — Надеюсь, столица оказалась в надежных руках. Перед тем, как выпустить ладонь Кертора, скориец слегка сжал пальцы, и оказалось, что руки — по крайней мере крепкие. Откуда он вообще взялся в столице и почему вдруг назначен комендантом? Он же не бывал в Собре уже несколько лет, да и не прожил здесь ни года. Протекция отца? Очень разумно, учитывая недавний бунт. Новичок в столице не сумеет справиться с очередными беспорядками — заблудится в веренице узких улочек Правобережья, перепутает мосты, накомандует такого, что потом никто уже не расхлебает. Впрочем, выправка у новоиспеченного коменданта была военной. Служил в Северо-западной армии, прославившейся доблестной победой над тамерцами, и прославившейся лишь потому, что уже лет пятьдесят армия только драпала за Митгро? Вероятно, так. Надо понимать, коменданту Скорингу было не с кем поболтать, а потому он затеял незначительную легкую беседу из тех, что Кертор и сам умел вести часами. Подробно обсудили погоду (прекрасную), закрытие мастерской Кальдини и отбытие мэтра в Оганду (прискорбное для всех благородных людей), керторские, эллонские, агайрские и эллонские вина (отдав предпочтение керторским), урожай на керторских виноградниках в минувшем году (не такой, как можно было бы ожидать), новомодные шейные косынки дам (слишком многое прикрывавшие) и еще двадцать две с половиной темы. До нынешнего вечера Флэль полагал, что нет ничего приятнее такой беседы под бокал хорошего вина, но господин комендант сумел убедить его в обратном. Несостоявшийся дуэлянт не понимал, почему с каждой минутой разговора его все сильнее одолевает желание придушить Скоринга. Можно голыми руками, можно премиленьким золотистым шейным платком хозяйки дома или его собственным поясом, золотой цепью с гербовой пряжкой… Урриан Скоринг был на редкость приятным собеседником — остроумным, наблюдательным, веселым и вежливым. Это его не спасало, напротив, провоцировало. В определенный момент, когда гости разошлись по разным комнатам, оставив Кертора и Скоринга беседовать без свидетелей, господин комендант изрек фразу, которую Флэль слышал уже раз тридцать:
— Я слышал о вашей ссоре с герцогом Гоэллоном. Весьма печальная история… — Кертор посмотрел в бокал, раздумывая, довольно ли там вина, чтобы выплеснуть в лицо собеседнику, или сперва нужно подлить еще, но продолжение оказалось необычным: — И весьма прискорбный поступок.
— Чей, простите? — На всякий случай Кертор наполнил бокал до краев. Жаль, в гостиной никого нет: свидетели пригодились бы. Конечно, на темно-красной шерсти вино будет не слишком заметно… Значит, нужно метить повыше. В глаза, например. Темно-карие с медовым отливом, красивые и внимательные глаза…
— Разумеется, герцога Гоэллона. — Это было нечто новенькое. Флэль насторожился. — Подобные действия лишают человека права называться благородным.
— Я с вами полностью согласен! — изображая улыбку поглупее, радостно закивал керторец. — Это попросту нестерпимо! Я буду мстить…
— Многие произносят слово «месть», имея в виду лишь обидный слух или сочинение песенки, которую забудут через девятину-другую, — задумчиво проговорил комендант, глядя перед собой.
— Честь дороже жизни, — наобум изрек Кертор.
— Вы действительно так считаете? — поворот головы, пристальный, слишком пристальный взгляд. Вовсе не салонный. Так на Флэля смотрели перед поединком лучшие фехтовальщики. Чуть рассеянно, оценивая, пытаясь прощупать. — Или все-таки цените жизнь дороже?
— Вы хотите меня оскорбить? — Взявшись валять дурака, приходится валять его до конца: начиная с дегтя, заканчивая перьями.
— Я хочу узнать, насколько вы решительны. Если недостаточно, то обдумывайте наряд для бала в честь триумфального возвращения герцога. Я вас больше не побеспокою.
— Заверяю вас, что я весьма решителен. И готов на все! — Флэль неловко взмахнул рукой, расплескал по серо-зеленому саурскому ковру вино и постарался покраснеть. Господин Скоринг сочувственно и покровительственно улыбнулся. Кертор не ошибся: комендант действительно любил и умел улыбаться. Уголки губ приподнимались, верхняя губа открывала краешки крупных белых зубов, и тяжеловатое лицо казалось исполненным обаяния и мужества, достойным доверия. Человеку с такой улыбкой отдашь последний сеорин, не спросив имени и адреса… Рыбка все-таки клюнула. Смешно, нелепо, невероятно — но клюнула! Такой умный с виду господин комендант, с его проницательным взглядом, с его манерами допросчика из ордена Блюдущих Чистоту — и поверил в разыгранную Кертором комедию. Только ради этого стоило претерпеть все предыдущие унижения. Как хорошо, что это оказался именно господин Скоринг, новоиспеченный комендант столицы!
Капитуляция была подписана в последний день девятины святой Иоланды.
Весна кончилась, а с ней исчезла и последняя надежда для графа Къела. Еще две седмицы назад, после разгрома у Кальме, стало ясно, что завоевание Севера провалилось. Лита капитулировала, купившись на поддельный приказ невесть откуда взявшегося барона Литто. Алви не сомневался, что письмо — фальшивка, такая же фальшивка, как и приказ графа Саура. Граф Бориан Саура… къелец смутно помнил рыжего подростка. Его не было среди казненных, но в Тамере были уверены, что мальчик погиб, как и все члены семьи барона Литто. В сказку о чудесном спасении двух юношей Алви не верил, как не верил и в историю о том, что его младшая сестра Керо жива и здорова. Это было ложью, пусть епископ Саурский и клялся, что приказы — подлинные, а неподделываемая церковная печать украшала каждый из них. Архиепископ Сеорийский Марк, член королевского совета, мог поставить печать на что угодно, лишь бы выиграть войну… Саурские владетели поверили не тамерским прознатчикам, а епископу.
Большинство ушло еще после поражения при Эйсте. После второй подряд победы армии Собраны владетели, еще пол-девятины назад молившиеся за победу графа Къела, окончательно сложили оружие. Проповедь епископа, которую можно было прочесть на каждом столбе и услышать на каждой площади, убедила их куда лучше, чем все речи графа.
— Воин не на нашей стороне, господин граф, — сказал на прощание владетель Орскин. — Мы тяжко согрешили, вступив в союз с Тамером. Одумайтесь, граф Къела! Алви тогда ничего не сказал бородатому саурцу. Пока объединенное войско побеждало, он верил в то, что Воин на стороне северян, а теперь думает наоборот. Хватило двух проигранных сражений. Сотворившие — не капризные барышни, желания которых переменчивы: сегодня они благословляют одних, завтра — других. Все слова о прегрешениях и богомерзком союзе взялись из проповеди епископа, а епископ Саурский — всего лишь человек, приписывающий свою волю богам. Рано или поздно он будет за это наказан. Даже часть къельцев предала своего сюзерена после битвы у Кальме. Они уходили по одному или по трое-четверо, возвращаясь в свои владения.
