в результате Яна опять опоздала… Называется, покаялась!
В лицее с самого утра на голову посыпались неожиданности, как из античного рога изобилия. Да если б еще приятные!.. Не успел сварливо оттарабанить звонок с первой пары, как над Янкиной головой уже сгустились зловещие черные тучи. Все-таки не зря она вчера вспоминала про директора c его повадками сталинца-чекиста, вот вам и результат: общее собрание в спортзале. Для всех десятых и одиннадцатых классов явка обязательна, остальная малышня по желанию. (Стоит ли говорить, из 'молодежи' ни один человек не объявился — кто ж по своей воле сунется на экзекуцию!)
Стояли, как заведено, нестройными рядами и колоннами, традиционной буквой 'П'- их директор всегда питал слабость к линейному построению. Среди общей неразберихи и толкотни Янка успела краем глаза выхватить вроде как заболевшую Оксану Юрьевну: нос у той был заметно распухший и покрасневший от жесточайшего насморка — что подтверждал изящно прижатый к лицу носовой платок, — а глаза порядком перепуганные. Перехватив Янин взгляд, вездесущая Юлька забубнила ей на ухо интимным шепотом, от которого начали оборачиваться стоящие по соседству 'бэшники':
— Ты представляешь? Оксану специально сегодня утром вызванивали, секретарша такой раздолбон устроила! Типа, за прогулы. Она сейчас, бедная, боится… — Юлия тяжко вздохнула и философски заключила: — Ну, что нам влетит за биологию — это само собой!..
Галя раздраженно на них двоих шикнула: в дверях величественно возник Михаил Васильевич, грозный директор Городского академического лицея. (Грозный-то он грозный, а вот ростом примерно с их Заю будет… А та ведь малявка известная.) Но зато характерище — во! Полная достоинства походка, несгибаемая по-военному спина, характерный поворот головы — одним словом, залюбуешься! И самая яркая во всей палитре черта: говорит он подчеркнуто тихо, на пределе слышимости. Иногда от этого становится в прямом смысле страшно: когда стоит перед тобой, неторопливо раскачивается взад-вперед с пяток на носки, глаза под стекляшками очков посверкивают молниями Зевса… А голос едва различимый, хоть через каждое слово переспрашивай.
— Ну что, орлы, — в зале в один миг воцарилась тишина, чей-то несвоевременный смешок испуганно заперхал и заглох. Стало слышно, как пронзительно завывает за окном (где-то в далеком и безоблачном гражданском мире) пожарная сирена. Довольный молниеносным эффектом, Михаил Васильевич еле заметно издали улыбнулся:
— Кто знает, о чем мы сегодня будем говорить? — со стороны крутых одиннадцатых кто-то неразборчиво выкрикнул что-то дерзкое, но явить народу лицо не решился. (Этим одиннадцатым все по барабану: еще бы, какие-то несчастные полгода — и тю-тю, родной лицей! Нечего терять.) Директор препотешно приставил к уху ладонь, разыгрывая добряка Чарли Чаплина. Никто не засмеялся: — О чем?.. Ну-ну, смелее! Пра-а-а-вильно! — И отчеканил по слогам: — Дис-цип-ли-на!
По ребячьим рядам пронесся легкий шум вперемешку со сдержанными смешками, Янка и себе позволила в открытую улыбнуться: ну, это еще куда ни шло! Могло бы быть намного хуже: если бы он взъелся сейчас за прогулы… А Михаил Васильевич уже затянул свою обычную лебединую песню: любой лицеист (и даже самый мелкий лицеистик!) знал ее назубок — со всеми многозначительными паузами, покашливаниями и верчением острого указательного пальца в воздухе:
— Предупреждаю в последний раз! Не дай Бог, увижу кого-нибудь с сигаретой на территории лицея! До конца года спуску не дам, каждый день по ведру бычков!
Несмотря на серьезность момента, Машка радостно хихикнула и от души пихнула Галю в спину. (Из всей компании курит одна только Галина батьковна, девчонки каждый божий день по этому поводу веселятся. Чуть что — и 'ведро бычков вокруг лицея!') Но Галя и бровью не повела, лишь презрительно скосила на Машенцию один глаз. Яна про себя отметила, что Галька сегодня особенно, подчеркнуто холодна, будто ее только-только извлекли из морозилки, где безжалостно продержали всю ночь.
Тем временем на импровизированной сцене посреди спортзала, в самом центре горячо любимой директором буквы 'П' еще советского разлива, разворачивалась красочная шоу-программа. Опять-таки знакомая с восьмого класса до мелочей: все те же негромкие рубленые фразы, отмеряемые для разнообразия взмахом сухой ладони:
— Имейте в виду! Мобильники во время занятий должны быть отключены! Словлю кого-нибудь во время пары — конфискую телефон на неделю! На две недели! Никакой пощады!..
Напряжение потихоньку сходило на нет, становилось скучно. Устав изучать Петину массивную, обтянутую серым свитером крупной вязки спину перед своим носом и Галькин надменный угольно-черный затылок, Яна обреченно вздохнула и как можно более небрежно осведомилась:
— И долго ты так будешь?
Петя покосился на нее через плечо дикими глазами, но ничего не сказал. К величайшему Янкиному удивлению, разобиженная в пух и прах Галя обернулась, ловко шмыгнула за Петину спину, а там схватила Яну за локоть и с силой потрясла. И-и пошло-поехало:
— В следующий раз я с тобой разговаривать не буду! Еще раз так сбежишь, и все!..
Янка на ее грозный ультиматум не на шутку оскорбилась: ну здрасьте, еще одна будет ставить ей свои условия! Мало того, что дома изо дня в день мозги компоссируют… Нахмурившись, она выставила вперед аж никак не волевой подбородок с отцовской ямкой и огрызнулась:
— И что тогда?
— А ничего, — Галька резко успокоилась, ну в точности как мама после дежурного скандала на пустом месте! 'Может, мама у нас тоже Наполеон по соционическому типу? — не ко времени задумалась Янка. — А что, пока по всем повадкам сходится с Напом: 'Всем лежать полчаса!..'
Галина, игнорируя ее выразительные насмешливые гримасы, в задумчивости забормотала, будто прикидывала сама для себя вслух:
— И вообще, какое мне дело? Никакого…
Яна только было раскрыла рот, чтоб согласиться, — да и еще раз да, совершенно никакого дела! — как Галька взялась за нее с утроенным рвением. А значит, вся эта трогательная до слез покорность и внезапное отступление — всего лишь отвлекающий маневр, чтоб запудрить противнику мозги. Опять старина Нап, великий стратег и полководец!
— Никогда не думала, что у тебя каждый раз какая-нибудь отговорка? То голова болит, то под коленкой тошнит! А на самом деле просто боишься, — обвиняющим голосом заявила Галька.
— Чего боюсь? — Яна опешила от неожиданности.
— Всего боишься! Жизни. Вот и бежишь от всего подряд, ховайся кто может! Так можно до старости пробегать…
Растеряв от изумления все свои доводы, Янка посмотрела на нее с невольным уважением: вот это Галина! Философ домашнего засола, оказывается, — и откуда только взялось?.. Как Яна про себя ни отнекивалась, но слова эти Галькины здорово зацепили за живое, даже кровь в лицо ударила. Она-то, наивная душа, полагала, что никому из простых смертных не под силу ее сложную многогранную натуру просчитать и тем более расшифровать… Как утверждала незабвенная Анна Адамовна из 'Покровских ворот': 'Я вся такая внезапная, такая непредсказуемая вся!'
Для болящей Оксаны Юрьевны всё обошлось как нельзя лучше: немногословный обычно директор до того разошелся на свою любимую дисциплинарную тему, что ни на что другое попросту не хватило времени. Ни на армию, грозящую особо нерадивым пацанам (девчата на переменках любили распевать под мелодию 'Статус кво': 'Нэ хОчу в армию! О-о-у-оу, нэ хочу в армию!'), ни на прогулы всяких безответственных товарищей. Англичанка — да и сама Яна тоже, чего уж тут скрывать! — заметно воспряла духом, хотя капитально заложенным носом все равно страдала. Благодаря этому обстоятельству, десятому 'А' представилась редчайшая возможность услышать из уст своей классной гортанное английское 'р' с характерным французским прононсом.
Кстати о французском: его с сентября поставили последней парой, сразу же после Оксаны с ее Past Perfect и знакомой с младых ногтей считалкой неправильных глаголов: be — was — were — been! Француженка Вероника Сергеевна каждую среду однообразно жаловалась, что ребята путают самые простые французские слова с английскими, чего в иные дни недели не наблюдалось. Но никто и в ус не дул, за неимением лучшего расписания приходилось изъясняться на суржике.
— Мы скоро будем как канадцы украинского происхождения! — не преминула поделиться старинным
