Молодой немец поднял автомат.
'Надо же - Фриц. Имя-то какое - нарицательное', - подумал Дятлов. Он сжал зубы, каменея желваками щек.
– Господа! - раздался вдруг звучный голос.
Дятлов вскинул веки. Немцы непроизвольно оглянулись. В десяти шагах позади них стоял д'Арильи.
– Падайте, Базиль! - закричал он.
Автомат в его руках затрясся.
– Откуда вы? - спросил изумленный Дятлов, когда стрельба смолкла. Почему вы не в штабе?
– Потом, потом, - бормотал француз. - Надо уходить, немцы рядом.
Они подобрали автоматы убитых и быстро зашагали к отряду.
– До Эрнье я так и не дошел. Возвращался к вам и…
– Понятно. Но зачем вы крикнули 'господа'?
– Не могу стрелять в спину, - сказал д'Арильи.
Вечером Пьер развел маленький костер. Декур раздобыл бутыль сидра и, наливая Дятлову, сказал:
– Базиль, я слышал о твоем чудесном спасении. За тебя!
– Ну нет, - возразил Дятлов. - За рыцаря д'Арильи! Вот кто был сегодня на высоте.
И Пьер уже во второй раз выслушал во всех подробностях историю о том, как потомок графа де Круа спас потомка крепостных князя Юсупова.
– Это судьба. Дятлов, - сказал д'Арильи. Красный свет причудливо играл на его длинном лице. - Амор фати.
Дятлов хмыкнул, потом спросил:
– Ницше?
– Да, Ницше, Шпенглер.
– Фашистская философия.
– Бросьте, Базиль. Эта ваша склонность к хлестким эпитетам. Они неприложимы к большим мыслителям.
– К Ницше - может быть. Но Шпенглер - это уже полный распад.
– Шпенглер предельно честен: он предчувствует распад Европы и пишет о нем.
– И вы верите в это, д'Арильи?
– Это факт. У нас нет будущего, Базиль.
– За что же вы тогда сражаетесь?
Француз пожал плечами.
– Ах да, вы уже говорили. Так вы цените Шпенглера за честность?
– Несомненно. Кроме того, он тонкий мыслитель и блестящий стилист.
– Но разве не стал он идеологом немецкого фашизма? И не говорите мне, что я смешиваю нацизм с немецкой культурой. Та борозда, которую распахал Освальд Шпенглер, очень удобна для прорастания нацистских идей: судьба, противостоящая причинности, общность крови, инстинкт мужчины-солдата, этика хищного зверя…
– О, вы знаток, - сказал д'Арильи.
– Кстати, наиболее интересное, что у него есть - идею замкнутых, умирающих культур, - Шпенглер заимствовал у Данилевского. Так что напрасно он считал себя Коперником истории.
– Данилевский? Никогда не слышал такого имени.
– Данилевский писал о подобных вещах еще в прошлом веке.
– Я думал, вы физик, Дятлов, а вы, оказывается, философ.
– Я всю жизнь занимался проблемой будущего, - ответил Дятлов, - а это и физика, и философия. Шпенглер назвал дату смерти Европы - 2000 год. Меня интересуют другие сроки. Я хочу знать, что будет через тысячу лет. Более того, я хочу увидеть это собственными глазами. И я думаю, мое желание выполнимо.
– Вы, русские, большие оптимисты, - сказал д'Арильи.
Они стояли перед высоким угрюмым домом.
– Нам сюда. - Гектор толкнул тяжелую створку.
На лестнице было сумрачно. Пахло кошками. Сквозь пыльные окна с остатками витражей пробивался серый свет. Они поднялись на третий этаж и остановились у облупленной бурой двери, край которой был густо усыпан кнопками. Гектор долго изучал подписи под кнопками, потом нажал на одну четыре раза. Никто не открывал. Гектор помешкал и нажал еще раз. В недрах квартиры что-то пискнуло, дверь дрогнула и отворилась. Седая полная дама в халате с красными драконами молча смотрела на них.
– Мы к Николаю Ивановичу, - робко сказал Гектор.
Дама посторонилась. Гектор и Пьер вошли в пахнущий керосином и капустой полумрак. Пока они искали дорогу в темных закоулках, Пьер дважды стукнулся о сундуки, запутался в сыром белье и сбил плечом велосипедную раму. Жилье Николая Ивановича - узкая непомерно длинная комната с высоченным потолком - оказалось в конце сложной сети коридоров. Хозяин сидел у единственного окна за столом, рабочим и обеденным одновременно. На углу его стыл стакан бледного чая. Меж грудами книг и стопками исписанных листков голубоватой бумаги выглядывали кусок затвердевшего сыра, банка с остатками варенья, плетеная тарелочка с растерзанным хлебом. Бритый человек в круглых железных очках близоруко сощурился, протягивая мягкую сильную руку.
Выслушав историю Пьера, Николай Иванович задумался. Гектор и Пьер сидели на шатких стульях, а хозяин, стоя у стола, рассеянно ворошил бумаги. За стеной плакал ребенок. 'Несчастье ты мое', - явственно произнес высокий женский голос. Грянули в дверь, раздался зловещий крик: 'К телефону!' Пьер вздрогнул.
– Простите, - сказал Николай Иванович, выходя.
Вернувшись через пять минут, он сконфуженно объяснил:
– Домоуправ. Просит, чудак, чтобы я жильцам лекцию прочитал. О международном положении. - Он сокрушенно махнул рукой, забарабанил по столу. Потом воскликнул: - Что ж это я! Сейчас чай поставлю. Вот у меня и повидло…
– Нет, нет, спасибо. Мы только что из чайханы, - сказал Гектор.
– Ах так, - пробормотал Николай Иванович. - Ну а Харилай? Харилай что вам сказал?
– Он предлагает собрать Всемирный Совет.
– И правильно! - обрадовался Николай Иванович. - Вот и я так считаю. А вы, вы-то сами как думаете, голубчик?
Утром явился связной от соседей справа и сказал Дятлову, что они отходят на юг и через десять - пятнадцать минут с их стороны надо ждать немецкие танки.
– Мы перехватили радиограмму бошей: они собираются отрезать нас от Дрома. Речь шла о десанте.
– Похоже, только мы мешаем немцам замкнуть кольцо, - сказал Дятлов Декуру, когда связной ушел. - Пройдите по траншеям, Жак. Поговорите с ребятами. Сейчас будет… Да что там, сами знаете.
Декур исчез.
– Базиль, - сказал вдруг Пьер, - что вы тогда говорили про будущее?
– Тебе не хотелось бы слетать на тысячу лет вперед, малыш? В гости.
– Сказки, Базиль.
– Вовсе нет. Ладно, мы еще потолкуем об этом. А сейчас… - Дятлов обернулся к д'Арильи, - уходите, право. Эрвье вас ждет.
– Подождет.
Д'Арильи остался. И был убит в самом начале боя. Тихо скользнул по стенке траншеи и сложился на дне, устроив голову на горке пустых пулеметных лент.
А когда немцев отбили, пришел Буше.
– Представь себе число песчинок на этом берегу. - Широкое движение руки над охристой уходящей вдаль полосой, и взгляд Пьера послушно оторвался от нежной зелени миртовой рощи, следуя за приглашающим жестом. - Число капель в этом море. Представь себе пустоту. Всякая мысль есть мысль о чем-то. Чтобы мысли рождались и жили…
