Гаврош стоял на пороге дома, задумчиво глядя на расстилавшуюся перед ним снежную равнину, однообразие которой нарушали только редкие одинокие деревья да чернеющие кое-где проталины. Над потемневшими соломенными крышами крестьянских домишек клубился голубоватый дым. Он жался к земле, скапливался в лощинах. Издалека доносилась песня о Златиборе и златиборских партизанах. Гаврошу вспомнился родной Земун, берег Дуная, по которому они часто гуляли вдвоем с Хайкой. Его раздумье прервал посыльный, сообщивший, что Гаврош выделен в состав патруля. Им предстоит патрулировать дорогу, по которой должны пройти члены Верховного штаба.
На другой день ясное небо и начавшее пригревать солнце выманили партизан из душных, тесных домов. Под яркими лучами снег начал таять, протоптанные в нем тропинки наполнились талой водой. С соломенных крыш закапало. Влажный воздух был напоен ароматами проснувшейся земли и прелого сена.
Наскоро проглотив завтрак, Гаврош вышел на улицу. Ему встретилась Рита, которая возвращалась с заседания партийного бюро парторганизации батальона.
— Как дела, Гаврош?
— Хорошо. Товарищ комиссар... с вашего разрешения... — Гаврош запнулся, и но щекам Риты разлился румянец. — Я бы хотел прогуляться до Рогатицы.
— Я бы тоже не прочь, да нельзя. Мы ведь все-таки армия, и у нас должна быть дисциплина...
— Но мне очень надо...
— Ты же знаешь, что мы можем двинуться дальше в любую минуту.
— И все же я прошу тебя разрешить мне отлучиться.
— Ты слишком часто обращаешься ко мне с подобными просьбами, — сказала Рита.
— Однако, я думаю, меня можно понять.
— У меня в роте ни один боец не отпрашивается так часто, как ты, — проговорила она после небольшой паузы, глядя ему в глаза.
— Может быть, но...
— Здесь не должно быть никаких «но»!
— Но я сознательный боец Первой пролетарской, товарищ комиссар, и если я у вас отпрашиваюсь, значит, мне это очень надо! — вспылил Гаврош.
Она, видимо, тоже рассердилась и уже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась. Ей всегда нравились в Гавроше его прямота и искренность, она понимала его постоянную тревогу за отца и брата, и, когда видела, как он расспрашивает о них каждого встречного, сердце ее наполнялось жалостью и глубоким сочувствием. И сейчас Рита неожиданно заколебалась. Ей уже казалось невозможным упрекать Гавроша и отказывать ему в такой естественной просьбе.
Она еще раз взглянула в его погрустневшие глаза и почувствовала, что у нее просто не хватит сил отказать ему.
— Это в последний раз! — торопливо проговорил Гаврош. — Мне сказали, что в Рогатицу должен прибыть белградский батальон. И разреши, пожалуйста, Шиле пойти со мной, — добавил он после короткой паузы.
Ничего не ответив, Рита бросила взгляд на часы и прошла в дом.
Гаврош позвал Шилю и спросил:
— Пойдешь со мной?
— Ну куда же мы друг без друга? — ответил тот.
В Рогатице они встретили омладинцев, горячо обсуждавших приход Первой пролетарской бригады.
— С ними и главный партизанский командир! — говорил невысокий парнишка.
— И они не заигрывают ни с немцами, ни с четниками, — добавил другой, постарше.
— Среди них есть и черногорцы, и словенцы. Есть там и боснийцы.
— Неужто и боснийцы?
— Да, но больше всего среди них сербов.
— Скоро вся Романия опять будет партизанской, — заверил их Шиля.
От группы отделился паренек в красной феске и направился к Гаврошу.
— Здравствуй, товарищ! — Он протянул Гаврошу руку.
— Привет будущим партизанам!
— Привет Первой пролетарской!
Шиля подал Гаврошу знак идти дальше. Но не сделали они и нескольких шагов, как их внимание привлекли двое четников, которые шли навстречу по другой стороне улицы. Гаврош перешел туда и преградил им путь:
— А ну стойте!
— В чем дело? — спросил тот, что был повыше.
Шиля растерялся. Хотя на собрании комиссар роты и предупреждала партизан о возможности подобных встреч, Шиля сейчас не знал, как себя вести. Перед ним были четники, а ведь именно четники, по всей вероятности, убили его отца...
— Вы кто такие? — спросил он, сильно побледнев.
— Мы четники.
— Это я вижу, — сказал Шиля, — только вот не могу понять, почему вы здесь... Ведь в Рогатицу вступила Первая пролетарская!
— Мы не имеем ничего против Первой пролетарской.
— А все-таки почему вы не ушли к немцам или итальянцам? — поинтересовался Гаврош.
— Потому что у нас с ними нет ничего общего! — рассердился высокий.
— За кого же вы воюете?
— За короля и отечество.
— А мы — только за отечество! — усмехнулся Гаврош.
— А против кого? — продолжал допытываться у четников Шиля.
— Да как сказать... Против усташей. Вернее, против мусульман, которые стали усташами.
Гаврош нахмурился и презрительно сжал губы. Ему и раньше доводилось слышать рассказы об этих вояках, которые, несмотря ни на что, упорно стоят на своем. Вот, пожалуйста: они за короля, а король, прихватив государственный золотой запас, удрал из своей страны, бросив ее в тяжелую минуту, и припеваючи живет за границей. Они за генералов, а эти генералы позорно предали свою родину, многие из них стали прислужниками фашистов. Они за бывшее правительство, а министры его сейчас наслаждаются жизнью в аристократических кварталах Лондона, устраивая пышные приемы.
Гаврош знал о тактике штаба бригады по отношению к четникам и тем не менее сейчас с трудом сдерживался, чтобы не начать ссору. Вот если бы ему точно было известно, что его отец погиб, и погиб от рук четников, тогда он ни секунды бы не раздумывал, как поступить... Ему вспомнились слова Риты о том, что Первой пролетарской просто необходима поддержка народа, который уже успел на себе почувствовать «новый порядок» немцев, и потому штаб бригады решительно отрицает всякое насилие, разумеется, если оно направлено против мирного населения и обманутых жителей, вступивших в отряды четников.
— Чем же вас так привлекает этот слюнтяй Перица Карагеоргиевич? — насмешливо спросил Шиля.
— Для всех четников он — воплощение веры в высшие ценности, — ответил высокий четник.
— А до народа вам и дела нет? Да вы просто фанатики! — воскликнул Гаврош.
— Это уже похоже на оскорбление! — бросил высокий.
— Неужели вы не понимаете, что основная масса народа вас не поддерживает? — Пристально взглянув на него, спросил Гаврош.
— А у вас какая цель? — наконец решился вступить в разговор второй четник.
— Борьба за свободу. Потому-то наша бригада и называется пролетарской, народно- освободительной, — ответил Шиля. — А потом, после освобождения, вместо того чтобы служить вашему дармоеду-королю, мы будем строить новое общество — социалистическое.
— А что для вас самое главное? — спросил Гаврош.
— Мы же сказали: защита короля и отечества, борьба за свободу и справедливость, — ответил
