Растут стихи

Что я могу? Я солипсуюсь в эллипс.

* * *

Из нас собрали батальон,
Мне дали старый «ундервуд»,
Шинель без розовых погон —
Таких давно уже не шьют.

Мы прошагали на перрон,
Оркестр сыграл нам бодрый туш,
И юный ротмистр Бальмонт
Нёс романтическую чушь.

И мы заполнили вагон,
И «брехунок» оповестил,
Что поезд на Парнасский фронт
Отходит с третьего пути.

Ходили фляжки по рукам,
И пахло в тамбуре травой.
Седой полковник Мандельштам
Молчал нам о передовой…

Прошли года, а не война —
Кто вышел в чине, кто погиб,
А кто сказал: «а на хрена?»
И от своих побег к другим.

Передовая, тишина…
Парнасский фронт ночами тих,
И поседевший старшина
В хрущёвке тесной пишет стих.

Он собирает свой призыв
В опавших памяти листах.
Не удержав хмельной слезы,
Строфу он составляёт так:

«Из нас собрали батальон,
Мне дали старый «ундервуд»,
Шинель без розовых погон —
Таких давно уже не шьют…»

* * *

Сирень сизокрыла, и семь голубей —
Как крупные гроздья под ней понарошку,
Щекотно клевали от булочки крошки
С ладони моей и ладошки твоей —

С той розовой, ласковой, узкой ладошки,
Которую только что дождь целовал.
Неделя для счастья — достаточно долго,
Особенно если живёшь однова.

Тебе было только шестнадцать тогда.
Недетская женственность, опытность крови.
И ночь, разметавши, срывала покровы,
И снова взрывалась сверхновой звезда.

Семь дней, семь ночей и четырнадцать зорь,
Лазоревых зорь сизокрылой сирени.
Неделя для счастья светлей и воскресней
Бракованных лет, обручённых слезой.

Сирень сизокрыла, и семь голубей
Щекотно склевали от булочки крошки,
И плыли по лету в плену тополей
В ладони — ладонь.
Нет — в ладони ладошка.

* * *

Отдыхаю в деревне, варю картошку
Да вдыхаю озон с табаком вперемешку.
Забываю город, работу, более
Того, я забыл про горе.
Каждым утром по лесу бегаю кроссом.
Пахнет августом, армией и берёзой.
Без будильника точный подъём в полшестого.
Идут на выпас коровы,