объяснить всем, всем, что больного спасет только чудо! Но он сдержался, молча подошел к телефону.
В ушах у него отдавались телефонные гудки, идущие из безлюдной квартиры. Вот так звучит звонок в опустевшей на время каникул школе, звонок, который никого не зовет и никого не отпускает домой. Чуда не случилось — никто не отозвался, и он отошел от телефона, украдкой взглянув на девушку. Ее лицо показалось странно знакомым, будто он где-то встречался с ней, хоть и не припомнить — где. Переступая порог комнаты, он еще раз оглянулся.
В комнате больного пахло лекарствами. Так пахнет всегда там, где есть больной, и он давно привык к этому запаху, но сейчас ему почему-то стало не по себе. На улице воздух, свежесть, а здесь душный запах лекарств. Сестра промыла шприц и собралась уходить. Доктор опустился в кресло и стал думать о девушке в соседней комнате.
Больной прощался с теми, кого любил, чтобы без них подняться в горы. На узкой улочке осталась его первая любовь. Первая его любовь — маленькая девочка… Перед домом, в котором она жила, тоже лежал плоский камень. Мальчишки, садились на этот камень и по очереди рассказывали разные истории. А девочка слушала, перегнувшись через подоконник, смеялась, если рассказ был веселым, и грустила, если был печальным. Он рассказывал больше всех, и всегда грустные истории. Потом он полюбил другую, после той — еще одну и, наконец, ее…
Доктор пристально взглянул на губы больного. «Будто повторяет чье-то имя…» — мелькнуло в голове, и стало горько, что у него самого нет заветного имени, нет ничего, ничего! Он снова вышел в другую комнату. Народу в ней стало заметно меньше. В углу ссутулилась мать больного. Та девушка сидела у окна. Доктор быстро подошел к телефону, и, так как звонить ему было некуда, он набрал номер своего телефона. Долгие гудки, и никакого ответа… Как бездушны стены, картины, книги, все вещи — ведь он звонит им, чтоб не чувствовать одиночества! Он опустил трубку и оглянулся. Девушка улыбнулась ему. Доктор подошел к ней и тихо спросил:
— Вы, вероятно…
— Нет!
Но почему она отвечает «нет», не дав ему договорить? И все же он доволен, что она ответила так. Есть, значит, человек, который может улыбаться ему, — именно ему, а не кому-то другому! Он молча вернулся к больному. И снова в комнате были два человека — доктор и больной.
Беззвучно шевеля губами, больной говорил с кем-то, говорил без конца. Жизнь, которую он прожил, и та, которую он еще должен был прожить, проходила сейчас перед его глазами. И пока он шел в гору, волосы у него поседели, он состарился, мирно состарился. Старость, которой не суждено ему достичь…
— Сколько тебе лет?
— Столько же, сколько и вам.
— Час нашего рождения и смерти неизвестен. Ведь мы — горы…
Он протягивает руку и гладит вершины гор, — они ему по пояс.
— Но я — тоже гора! — возражает он. И начинает расти.
Голова у него повита облаками. Неизвестны ни час его рождения, ни смерти, нет у него ни начала и ни конца, и старая улочка вьется у его ног, далеко внизу, а на этой улочке живут его детство, юность и старость, которой он так и не достиг…
В комнате тихо, и доктор слушает тишину, сидя у постели больного. Он знает, что ничем не может помочь больному, и ему хочется быть там, в соседней комнате, с теми, кто ждет. День давно погас, и вечер перешел в ночь. В эту пору он обычно выходит из дому и бродит один по улицам города. Прохожих все меньше, меньше, а он все шагает, все надеется, что еще встретится ему кто-то, такой же одинокий, как он сам, и улыбнется или заговорит с ним. И это ожидание похоже на игру. Вот и сейчас он шагает по улице, хотя на самом деле сидит у постели больного. И больной тоже не здесь, а где-то в другом месте, куда доктору не пройти.
— Разрешите…
— Пожалуйста!
Он складывает ладони лодочкой, и свет спички просачивается в щель между сжатыми пальцами.
Женщина с минуту вглядывается в хранящие горстку тепла руки, но, вспомнив о догорающей спичке, нагибается и окунает конец папиросы в пламя.
— Благодарю вас.
— Не стоит.
И расстаются. Безмолвие ночной улицы отзывается эхом на шаги удаляющейся женщины. Потом замолкает и эхо, и он снова слышит лишь шум своих шагов. Чудится, кто-то неспешно и настойчиво стучит во все запертые двери: так стучится вернувшийся после долгого отсутствия…
Ни одного освещенного окна, ни одного больного или страдающего бессонницей во всем квартале. Все спят, а он поднимается по безлюдной улице, к магазинам, где есть сторожа, которым не положено спать, к магазинам, возле которых горят по ночам маленькие костры.
— Разрешите…
— Пожалуйста!
Он тянется рукой к спичечному коробку. В дверях стоит пришедшая на дежурство сестра, и доктор растерянно улыбается.
— Случается… — говорит он в свое оправдание, говорит — и сердится на себя за попытку оправдаться. — Устал, унесся мыслями куда-то. С вами не случалось?
— Случалось.
— Дайте ему кислород. Я на минутку выйду позвонить, сейчас же вернусь.
— Но ведь поздно.
— Ничего, меня ждут дома.
Он вышел в соседнюю комнату, обвел ее глазами.
Девушка сидела все там же, под окном. Почему-то поздоровался с нею, словно уже наступило утро и нужно было поздороваться. Улыбка у девушки была чуть удивленной.
— Простите, вы, наверно…
— Нет, я ее подруга. Ее нет — не может видеть, как он страдает.
— А он не страдает.
— Значит, есть надежда?!
— Возможно…
Он не собирался говорить этого, но так получилось, и девушка с благодарностью посмотрела на него.
— Простите меня…
— Пожалуйста!
Он быстро направился к аппарату, словно нельзя было откладывать разговор, набрал номер своего телефона и замер. Никто не откликнулся на звонок — ни книги, ни стены, ни картины на стенах. Он положил трубку и с минуту стоял неподвижно. Теперь у него нет больше предлога оставаться в этой комнате. А ему так хотелось остаться, сесть и вместе со всеми ждать чуда, которое случится и без него, если… если случится. Он обернулся к девушке и попросил:
— Если можно, сварите для меня чашку кофе.
Он не заснул бы и без кофе, но эти слова сами вырвались у него.
— Я сейчас… — девушка вскочила с места и побежала к кухне.
Доктор снова проверил пульс у больного, распорядился дать еще кислороду и, когда сестра выполнила распоряжение, знаком попросил оставить его наедине с больным.
