кабинет покойной был по приказу императрицы вскрыт, шкатулка с письмами доставлена к государыне. Екатерина просмотрела их, задержалась взором на строках некоторых посланий, сардонически хмыкнула, увидав список долгов великой княгини, доходивших до трех миллионов рублей, и опечатала шкатулку. В тот же день императрица, цесаревич, принц Генрих, брат Вильгельмины, и все придворные, в том числе граф Разумовский, переехали в Царское Село. Тотчас же после переезда комнаты великой княгини в Зимнем дворце были переделаны и перестроены, а мебель подарена архиепископу Платону, духовнику Натальи, напутствовавшему ее перед кончиной.
Алымушка осталась не у дел и вынуждена была вернуться к Бецкому. Вскоре после этого она вышла замуж за первого же человека, который сделал ей предложение, за Александра Ржевского, поэта, масона, вице-директора Академии наук, вдовца, бывшего старше ее на двадцать лет. Поскольку Александр Ржевский совершенно не походил на то ничтожество, образ которого лелеял в своем воображении Бецкой, и никак не желал подчиняться вздорным порядкам, которые пытался установить для него Иван Иванович, он увез Глафиру в Москву. После их отъезда Бецкого хватил паралич, ускоривший его кончину.
А между тем Павел после смерти Вилли был в страшном горе. Он вел себя как безумный, приближенные и врачи опасались за его рассудок и жизнь. За ним следили, чтобы удержать от самоубийства.
Екатерина встревожилась. Она призвала к себе наследника и, не тратя лишних слов на утешения, вскрыла перед ним запечатанную шкатулку с бумагами Натальи. Выбрала несколько писем, протянула Павлу.
– Что это? – едва проговорил тот дрожащим голосом.
– Читайте.
Запухшими от слез глазами он с трудом разбирал слова. Почему-то это были слова любви, обращенные к его жене. И написаны эти слова были… графом Андреем! Fidиle et sincиre ami!
Павел долго не мог поверить, что держит в руках доказательство измены своей обожаемой жены и своего самого близкого друга. Это закончилось страшной истерикой. Из императорских покоев наследника унесли почти без чувств.
Наутро граф Андрей, как обычно, явился к цесаревичу, однако тот был странно задумчив. Сказал Разумовскому только несколько невнятных слов, сдержанно обнял его – и удалился к себе в опочивальню. И тут же растерянного графа вызвали к императрице.
Екатерина держалась непривычно холодно. Она вручила Разумовскому запечатанный пакет и велела собственноручно доставить в Петербург, фельдмаршалу князю Александру Михайловичу Голицыну.
Когда фельдмаршал вскрыл пакет перед своим высокопоставленным курьером, выяснилось, что письмо Екатерины предписывало графу Разумовскому остаться в Петербурге и принять участие в распоряжениях по погребению великой княгини.
Разумовский решил, что произошла какая-то ошибка. Он написал Павлу, умоляя объяснить причину удаления в такую минуту, когда он так желает быть полезным цесаревичу своей искренней, беспредельной преданностью.
Ответ пришел скоро и был, к ужасу графа Андрея, написан не лично цесаревичем, а секретарем. Смысл послания состоял в том, что приказ императрицы не может быть изменен ни под каким видом.
Графу Андрею осталось уповать только на то, что рассудок Павла помутнен горем, что после похорон все так или иначе уладится…
Тем временем стало известно, что тело покойницы подверглось врачебному вскрытию. Выяснилось, как записала в своем дневнике Екатерина, что «великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была такова, но часть та, коя должна быть выгнута, была вогнута и лежала у дитяти на затылке. Кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имел до девяти дюймов…».
Между прочим, дитя это было мужского пола. Вильгельмина так и не смогла родить обещанного цыганкою сына…
Как только результаты вскрытия стали общеизвестны, начал возмущаться барон Ассенбург. Он-де удостоверился в свое время у докторов, пользовавших принцессу Гессен-Дармштадтскую, что невеста русского цесаревича была совершенно здорова и не страдала никакими отклонениями.
Но какое это имело теперь значение?..
И вот наконец состоялось погребение Натальи Алексеевны в Александро-Невской лавре (но отнюдь не в усыпальнице дома Романовых!). Павла при этом событии не было – он оставался в Царском Селе. Императрица же на погребении присутствовала.
На другой день она сделала через фельдмаршала Голицына новые распоряжения относительно судьбы графа Разумовского. Однако ему не было велено воротиться в Петербург, как он того ожидал. Графу предписывалось ехать в Ревель и там ожидать решения своей судьбы.
Это была опала. Настоящая государева опала, чего больше смерти страшились в старину царедворцы…
Разумовский уехал, совершенно не зная, сколько месяцев, а может, дней он проживет еще на этом свете.
Между тем смерть любимой жены, а еще пуще – предательство ее и наилучшего друга произвели разительную перемену в натуре Павла Петровича. Из легкомысленного, словоохотливого, непоседливого человека он сделался сумрачным и недоверчивым, крайне подозрительным, что доходило у него порою до мании. И в то же время его неумение ни на чем толком сосредоточиться спасло ему рассудок. Когда – спустя несколько дней после кончины Натальи – Екатерина осторожно заговорила о необходимости поиска новой невесты и упомянула принцессу Софью-Доротею Вюртембергскую, Павел отнюдь не разгневался и не возмутился из-за такой спешки. Он обратил к императрице оживившийся взор и с большим интересом спросил:
– Брюнетка? Блондинка? Маленькая? Высокая?..
И немедленно началось сватовство, которое очень скоро кончилось браком. В России появилась новая великая княгиня – Мария Федоровна. К общему, надо полагать, удовольствию!
Екатерина со свойственной ей философичностью писала по поводу этого брака, пытаясь оправдать и свою поспешность, и слишком быстрое утешение Павла: «Если считал себя счастливым и потерял эту уверенность, разве следует отчаиваться, что снова возвратишь ее?»
Смысл этих слов можно расшифровать двояко: то ли все будет хорошо, то ли все, что ни делается, делается к лучшему…
А что же Разумовский? Как сложилась его судьба?
Ничего, с ним все обошлось. После нескольких месяцев скуки и тревоги в Ревеле он был назначен на дипломатический пост в Италию. И тогда граф Андрей понял, что он прощен, что ему сошел с рук неудавшийся комплот. В России того времени назначение в Италию было обычным наказанием для скомпрометированных любовников великих княгинь, но отнюдь не для разоблаченных заговорщиков!
Фортуна вскоре перестала ревновать и вновь обратилась к этому своему любимчику с улыбкой. Конечно, она была согласна с русской императрицей, которая писала: «Красивой женщине много чего могу простить. Красивому мужчине – еще больше».
Граф Андрей Кириллович Разумовский весьма далеко продвинулся на своем поприще и сделался одним из видных русских дипломатов. О связи с великой княгиней Натальей Алексеевной он, конечно, не болтал, однако об этом все и так знали. Граф Андрей всю жизнь весьма кичился этим. В Австрии его даже прозвали «эрцгерцог Андре» – за его гордость и высокомерие.
Ну что ж, бывший «шалунишка Андре» имел все основания гордиться собой! Ведь следующей в списке его побед значилась королева неаполитанская Мария-Каролина…
Но это – сюжет для другого романа!
Примечания
