Насытившись, сидел закрыв глаза, вставать из-за стола не хотел. 'Вийди, коханая, працею зморена, хоч на хвилиночку в гай… Ти ж не лякайся, що ніженьки босі§…'
'Украинский язык… да что там язык – душа народа во всей могучей красе! А ведь столетиями держали в ярме! Вот так, вроде, начали за здравие…'
– Спасибо, Марго! Ты – несравненна! – решительно встал. Сдержав желание щипнуть 'украиночку' за розовую щечку, добавил: – Вели Константину: пусть поднимется в кабинет.
'И нашел же слово: 'вели'. Знай наших'.
Прежде чем раздался стук в дверь, успел перебрать документы, водительские права, кредитные карты. Немного поиграл золотым брелоком 'Audi' с ключами от машины.
За время отсутствия Константин ни на йоту не изменился. Тот же костюм и туфли, отсутствующее выражение лица, блеклые глаза и губы.
– Разрешите… шеф?
'Неужто хотел сказать 'господин', да сдержался?'
– Что выяснил?
– Алексей Владимирович Калгин скончался от сердечного приступа в кардиологическом санатории 'Лесная отрада' двадцать шестого августа две тысячи седьмого года. Его нашли утром мертвым в беседке. Проводилось судебно-медицинское вскрытие. Протокол 2 2063. Диагноз врачей подтвержден. Признаков насильственной смерти не обнаружено. Вот только…
– Что только?
– Инфаркта или других смертельных болезней тоже не нашли…
– Тогда не понимаю…
'…Отчего же я умер? Уж не от странного ли тумана?'
– Как объяснили специалисты, шеф, инфаркт мог быть совсем свежим… В таком случае следов на сердце могло и не остаться. Не успевают проявиться.
– Это я знаю… Продолжай.
– Похоронен двадцать девятого августа на городском кладбище рядом с могилой отца и матери.
– Хорошо. Теперь о Марине Сергеевне. Я не особо мнителен, но, согласитесь, тема весьма щекотливая…
– Марина Сергеевна жива. Через год выехала за границу. Сейчас работает в Италии. Присматривает за престарелыми.
'Да, Маринка! С твоими-то амбициями. Ну что ж! Бог в помощь!'
– Значит на городском, говоришь. Что ж, ямщик, запрягай рысаков! Съездим!
Увидев недоуменное лицо шофера-консультанта, пояснил:
– Проведаем могилку моего доброго знакомого – Алексея Владимировича Калгина и его родителей.
– Позвольте спросить…
– Давай…
– На какой машине?
– А вот на этой, – покрутил на указательном пальце золотой брелок с четырьмя пересекающимися кольцами. – Ступай, я скоро.
Мысль навестить собственную могилку пришла в голову абсолютно спонтанно. Я не любитель кладбищ, похорон и всего прочего с ними связанного. Была бы моя воля, все трупы – в крематорий. И тише, и культурней, да и матушке-земле приятней. Попробуй, упокой миллиарды усопших. Вспомнился обвалившийся берег в селе Мозолиевка. Пустые глазницы открывшихся после половодья могил. Из некоторых еще торчат остатки гробов. Глянешь – тоска за душу берет. Но в моей конкретной ситуации, ей Богу, любопытно. Ведь далеко не каждому выпадает такая возможность. Вот только одеться нужно соответственно. Не к чужому же еду. Да и могилки отца и матушки рядом.
Выходя из кабинета, забрал документы, права, мобильники, кожаное портмоне с деньгами. На руку одел 'Romanson' с золотым браслетом, найденный в ящике стола. 'Черт возьми, как приятно носить дорогие вещи'.
Переоделся в итальянскую рубашку, добротный серый английский костюм и черные кожаные туфли. Спускаясь во двор, успел поразмыслить над тем, что довольствие служащего пятой категории весьма и весьма…
У ворот, словно черная, лоснящаяся шерстью готовая к прыжку пантера, красовалась новенькая 'Audi'.
Захватило дух: 'Хороша! Слов нет!'
Услужливо склонившись, Константин отворил переднюю дверцу.
– Сяду сзади, – буркнул, неспешно обходя машину.
Восхищенно покачал головой. Да! Похоже и мой водитель не равнодушен.
– 'Audi А7'. Модель две тысячи девятого. Сам сажусь второй раз – ездил только на заправку. У Вас хороший вкус, шеф!
Честно говоря, не знаю при чем здесь мой вкус, однако важно надул губы. У Фарадея был 'Меседес', а вот мне дали 'Ауди'.
Серый кожаный салон, автоматическая коробка передач, бортовой компьютер, фирменный серебряный знак на руле. Такое впечатление, что садишься не в автомобиль, а в кабину самолета. Тихонько заурчав, машина тронулась с места.
Момента выхода из Зоны не ощутил. Константин ведет машину неспешно. Аккуратно объезжает бесчисленные выбоины и ямы на дороге. Лес быстро остался позади. Сразу за ним – мост через Ворсклу, село Кротенки, подъем в гору.
Выехали на трассу. Осень, словно печальный художник, наносит на холст, мазок за мазком, красные и желтые цвета. Бабочки, ненароком угодившие под ее кисть, тоже обрели ярко-бордовые наряды, – они так похожи на сорванные ветром листочки дикого винограда. То кружат в воздухе, то садятся на поникшую траву. И лишь небу осень оставила голубые да бело-молочные тона.
Над полем парит коршун. Высматривает зазевавшегося в поисках колоска мышонка. У обочины небольшие холмики земли, насыпанные трудягами кротами.
Возле заправки – пост ГАИ с чисто украинским смысловым названием – ДАЙ. Вижу, в каких муках инспектору дается подвиг не поднять руку с полосатой палицей. Благоразумие или чутье на этот раз победили.
Дорога за прошедшие годы изменилась мало, разве что стала еще хуже. Похоже, властям до нее дела по-прежнему нет. Зато стало больше дорогих машин. Растет благосостояние 'ограниченного контингента' украинского народа.
От поворота к музею Полтавской битвы до переезда асфальт немного лучше. Видать, обновили к трехсотлетию битвы со шведами. Старые деревья спилили, но пеньки кое-где торчат. Обычное дело – 'фондов не хватило'. Карманы бездонные, а средства – ограниченные. Вот до пней и не добрались.
– Константин, трехсотлетие Полтавской битвы отметили торжественно, шумно? Все-таки дата знаменательная… Гостей из России, со Швеции… много было?
Водитель-консультант непонимающе на меня посмотрел.
– Это то, что год назад?
– Да.
– Чего-то было… Вот только что?… Толком не помню. Ну, немного пошумели… Разве аборигенов поймешь? Кто за Мазепу, кто против… Кто памятник ставить, кто снимать… Им бы порядок в доме навести… а они друг друга за 'чубы таскают'.
'Да, в этом с консультантом сложно не согласиться. Не в бровь, а в глаз'.
Переезд был закрыт.
– Давай по объездной!
– Так там дорога – мрак!
– Ничего, поехали.
Вновь недоуменный взгляд… Причина вскоре стала понятна. Сказать, что дорога плоха – не сказать ничего. Впечатление такое, что кто-то провел диверсию. Лучше бы подождали у переезда.
Зато центр Полтавы похорошел. Новые дома, чистые улицы.