философско-теоретическим и идеологическим модификациям во всей совокупности буржуазных наук об обществе.
Чтобы подойти к решению этой задачи, выделим те методологические положения, на которые обращают особое внимание многие советские ученые и которые, как нам представляется, характерны собственно для структурализма второй половины XX в.
В своих исследованиях 'примитивных обществ' К.Леви-Стросс использовал метод 'двойных оппозиций'. Суть центральной 'оппозиции' этого метода -'природа - культура'- выражена следующими словами Леви-Стросса: 'Все, что есть в человеке универсального, зависит от порядка природы и характеризуется спонтанностью, а все, что подчинено норме, принадлежит культуре и представляет признаки рельефного и особенного'. Из этого положения проистекает трактовка бессознательного как символической, специфически человеческой функции, которая у всех людей подчинена Одинаковым законам. Отсюда же берет начало тенденция к сплошной интеллектуализации человеческой деятельности, сведению всей культуры к системе знаков и их интерпретации с помощью лингвистических моделей. Упразднение исторического измерения привело структурализм к тому, что сама реальность улетучилась из анализа,- к 'структурализму без структур', по выражению французского психрлога Ж.Пиаже [28]. 'В методологическом плане важнейшая черта структурализма состоит в том, что он предполагает переход от глобального рассмотрения объекта в целом к его расчленению и дифференцированному изучению его строения и функционирования'[29]. Некоторые ученые-структуралисты вышли за рамки чисто научных областей и выдвинули ряд философских идей, представляющих собой абсолютизацию отдельных их конкретно-научных положений. Это, в частности, нашло выражение в мистификации противоречий современного капитализма как противоречий 'человека вообще' и 'структуры вообще'[30].
Если посмотреть с этих позиций на современную французскую буржуазную историографию, можно сказать, что и в этом смысле структуралистские тенденции в ней проявились довольно отчетливо.
Все сказанное выше имеет целью прежде всего подчеркнуть момент преемственности в развитии того направления буржуазной исторической науки, которое представлено 'Анналами'. Эта преемственность обусловлена свойственной буржуазному мышлению методологией и идеологией позитивизма, в рамках которого происходило становление и развитие системного и структурно-функционального методов; структурализм в данном случае можно рассматривать как один из способов конкретизации этих методов. Вместе с характерными особенностями позитивизма и неопозитивизма второй половины XX в., проявившимися, в частности, во французском структурализме, в буржуазной исторической науке стали утверждаться не только специально-научные, но и философско-идеологические концепции, определившие общее ее развитие в направлении к сциентизму с присущей этому способу буржуазного мышления апологетикой буржуазного общества.
Все это заставляет задуматься над более общим вопросом: почему структурализм получил широкое распространение в современной буржуазной историографии? Поиск ответа на этот вопрос показал, что для 'очарования' структурализмом у историков школы 'Анналов' было достаточно причин, к рассмотрению которых мы и переходим.
Майско-июньские события 1968 г. во Франции заставили Ф. Броделя прервать чтение курса лекций в Чикагском университете и вернуться в Париж. Вскоре после этих событий здесь была созвана довольно представительная экстренная сессия 'друзей, сотрудников и директоров 'Анналов' с целью глубоко обсудить ряд не терпящих отлагательства современных проблем и произвести переоценку ценностей'[31]. Результаты этой сессии сказались незамедлительно: Ф.Бродель был фактически отстранен от руководства журналом; был создан коллективный 'директорат', в который вошли новые люди—М.Ферро, Ж.Ле Гофф, Э.Ле Руа Ладюри. Покинул пост ответственного секретаря редакции журнала Р. Мандру — один из наиболее прогрессивных историков школы 'Анналов'; его место занял А. Бюргийер. Через некоторое время Ф. Бродель был смещен и с поста заведующего кафедрой современной цивилизации в Коллеж де Франс; на эту должность был назначен Э.Ле Руа Ладюри. Ровно через год после всех этих событий и перемещений Ф. Бродель направил руководству 'обновленного' журнала короткое послание, в котором выразил надежду, что, несмотря на сложности, вытекающие из самих 'новаций', журнал останется верным 'духу Люсьена Февра и Марка Блока' и что 'молодые директора' сохранят присущий журналу 'ореол новых Анналов'. Но все эти надежды были выражены как-то неуверенно, без присущего Броделю энтузиазма, а его упоминание о 'смысле новых усилий, который станет очевидным уже с первых номеров' и который действительно обрисовался со всей определенностью уже в первые годы после экстренной сессии редакции журнала, свидетельствует о том, что в 1969 г. у Ф. Броделя было достаточно оснований воздержаться от проявления энтузиазма. Да и кому нужны были эти символы веры, выраженные в форме надежд? Разве не повторял Л.Февр, как заклинание, что история—это наука о человеке, а не о понятиях и вещах [32], и разве он не передал этот принцип Ф. Броделю в качестве завещания 'Анналам'? Но уже сам Бродель сделал первые шаги к тому, чтобы вытеснить из истории живых людей, заменив их вещами, структурами, хотя он все же не решился дойти в этом вопросе до логического конца и истории без людей не признавал. Точно так же, объявляя себя структуралистом, Бродель делал оговорку: 'но только по темпераменту', поясняя, что математические абстракции, если за ними исчезнет реальность, погубят историческую науку. А его ученики не остановились на полдороге—они пошли дальше, туда, куда Бродель их вести не хотел. Более того, новые директора 'Анналов' повели атаку на его святая святых-на идею 'глобальной истории'. Выразив желание 'осовременить' журнал, они начали с того, что отдалили его от живого прошлого, что еще больше подорвало его связь с настоящим.
Об общей программе 'новых' 'Анналов' лучше всего можно составить представление по новым рубрикам журнала и по специальным тематическим выпускам после 1968 г. Они как бы прочертили генеральную линию, запечатлев намерения редакции журнала привлечь внимание более широкого круга читателей, прежде всего за счет молодежи. В новой проблематике журнала просматривается поляризация сюжетов, их 'симметричные' крайности. Одни темы как бы взывают: подальше от людей, от изменяющегося, непредвиденного к природе, к биологическому; другие, наоборот, сосредоточивают внимание на самом злободневном, на событии. Из тематических выпусков журнала можно выделить следующие: 'Биологическая история и общество', 'История и урбанизация', 'История и структура', 'Семья и общество', 'История и окружающая среда', 'История и другие науки', 'Вокруг смерти', 'Антропология Франции', 'Медики, медицина и общество во Франции XVIII в.'. Несколько 'сквозных' тем 'Анналов' были посвящены проблемам сексологии, религиозным проявлениям в форме ересей, символики, фольклористики и пр.
После невиданного в послевоенной Франции социально-политического кризиса весны 1968 г., потрясшего до основания всю структуру Пятой республики, ее новые политические руководители (особенно после смерти в 1974 г. преемника де Голля Жоржа Помпиду и явного падения авторитета 'классического голлизма'[33]) крайне нуждались в цельной идеологической концепции, которая, не отвергая прямо марксизм как доктрину, в то же время могла бы противостоять ему, увести бунтующую молодежь и вышедшие из-под контроля 'средние слои' с дороги классовой борьбы на путь буржуазного 'материального' реформизма, прикрытого обновленными этикетками 'третьего пути'. Роль такой концепции и призвана была сыграть далекая от текущей политики идея 'глобальной истории' Ф. Броделя, но не в изначальном ее виде, а в варианте 'новых' 'Анналов'.
С середины 70-х годов на 'Анналы' полились щедрые правительственные субсидии. Увеличился формат журнала, улучшилась его полиграфическая база. Правительственная поддержка не ограничивалась одним лишь финансированием печатного органа 'Анналов'. Были приняты меры к организационному и материальному укреплению всего направления в науке, представляемого 'обновленными' 'Анналами'. Важнейшей из этих мер явилось преобразование в 1975 г. VI Секции Практической школы высших исследований в самостоятельное научно-исследовательское, учебное и издательское учреждение, получившее название Школа высших исследований в области социальных наук. Отныне эта школа наряду с Сорбонной имела право присуждать научные степени и звания.
Пожалуй, наиболее рельефное выражение политическое кредо 'новых' 'Анналов' получило в двух специальных номерах. Первый из них, вышедший в 1971 г., нацелен на реинтерпретацию понятий 'старый режим' и 'французская буржуазная революция'. В разделе 'История и утопия' этого выпуска 'разоблачается' 'мифотворчество' просветителей Т. Мора, Ж.-Ж. Руссо, а открывающая номер статья Ф.Фюре 'Революционный катехизис' дает такую интерпретацию Великой французской революции, после которой от
