«цветная» молодёжь, юноши и девушки, сочетаются браком с белыми и в каждой семье появляется пара ребятишек; тогда через сорок-пятьдесят лет Штаты наполовину будут страной негров, латинос, метисов и мулатов. Я-то не возражаю против внуков с шоколадной кожей, но вот что думают по сему поводу белые американцы?
В беседах с ними я подобных щекотливых тем не затрагивал, но стремился потолковать о корнях, о том, кто из какого штата и кого числит в своих предках. Иногда говорили – с явной гордостью – о капле индейской крови, и гордость эта была понятна: индейская кровь как бы освящает право на владение землями и водами Америки и может цениться столь же высоко, как происхождение от первопоселенцев. Но ни один из моих собеседников не похвастал, что в жилах его есть негритянская кровь. Возможно, тут срабатывают всё те же штампы: чернокожие – бывшие рабы, а индейцы – представители диких, гордых и свободолюбивых племён. Но ведь точно такими же были и негры с Золотого Берега, пока их не привезли в Джорджию, Флориду и Алабаму!
Но вернёмся к современному состоянию дел, к хорошим и плохим неграм. На многих на них написано, что они – плохие или, скажем, нежелательные в приличном обществе; это заметно по диковатой внешности, по одежде, по манерам и, разумеется, по языку. Но ни на одном негре, самом представительном и культурном, не написано, что он хороший – достаточно хороший, чтобы поселиться рядом с вами. Такое мнение о нём можно составить только после длительного знакомства и соседства, причём желательно, чтобы в этом месте обитал ещё его отец, а то и дед; вот тогда – никаких расовых предрассудков!
Жертвами подобной ситуации сделались некоторые наши эмигранты. Казалось бы, им-то какое дело до негров? Ну уж, во всяком случае не большее, чем всем остальным... Как бы не так!
Наш эмигрант трудится и покупает дом в приличном районе – естественно, в рассрочку. Чтобы иметь облегчение с уплатой взносов, он часть дома сдаёт жильцам, а жильцов ищет, давая объявления в газету. Потенциальные жильцы звонят и на хорошем английском договариваются о цене и времени осмотра помещения; потом являются лично; и – ужас! – это негр!
Если наш эмигрант, который сам не обладает устойчивым статусом, сдаст квартику негру, белые соседи его не поймут. Весьма вероятно, с ним перестанут здороваться; найдутся и иные способы выразить своё неудовольствие. С другой стороны, отказать в квартире негру тоже никак нельзя, ибо американское правосудие решительно не одобряет расовой дискриминации. Что же делать нашему несчастному эмигранту? Выкручиваться, извиняться, говорить, что он ошибся, что квартира уже занята или – как выяснилось сегодня утром – в ней с минуты на минуту рухнет потолок. Негр, разумеется, всё поймёт, и это не увеличит его любви к белым.
Ваше счастье, что вы не домовладелец, а студент!
Сходные проблемы возникают не только у домовладельцев-эмигрантов. В городке, где учится мой сын, тридцать тысяч населения, причём двадцать из них – студенты и сотрудники университета, а остальные в той или иной степени кормятся от университетских – содержат лавки и ресторанчики, бензоколонки и кинотеатры или сдают квартиры студентам. В дормитории жить не очень удобно; я уже упоминал, что комнаты там маленькие, метров по восемь, готовить нельзя, обстановка скудная, соседи – самые разнообразные, и платить за это удовольствие надо триста долларов в месяц. Но можно подыскать себе компаньона (или «гёрл-френд») и снять за шестьсот долларов на двоих квартиру с гостиной, двумя спальнями, полностью оборудованной кухней и всеми прочими удобствами. Цена аренды может колебаться – в зависимости от того, сдаётся ли квартира с мебелью или без, и сколь далеко она расположена от университета; но в среднем, как я сказал, плата равна трёмстам долларам с головы.
Мой сын, не без некоторых сложностей, нашёл себе такую квартиру и компаньона, румынского аспиранта. Его хозяева (или, как он их именует, «лендлорды») – престарелые супруги, коим порядком за семьдесят. У них множество детей и внуков в различных городах Америки (даже на Аляске), а также участок с двумя домами; в одном они живут, а другой сдают студентам. Но не всяким! Во-первых, им не нужны молодые, а желательны солидные аспиранты в возрасте двадцати трёх – двадцати пяти лет; во-вторых, постоялец должен быть некурящим; а в-третьих... Ну, вы понимаете, что им требуется в-третьих.
Прочитав объявление в газете, сын позвонил своим будущим лендлордам и был подвергнут допросу. Самый существенный момент – откуда вы, юноша? Ах, из России? Из города Санкт-Петербурга? (В скобках: значит, не китаец, не мексиканец, не кореец, и, надо полагать, не негр.) Тогда приходите, и поскорей! Я сегодня занят, сказал сын; можно ли прийти завтра? И услышал: нет, приходите немедленно! Мало ли кто придёт по объявлению до вас. А вы нам подходите.
Сын пошёл и удостоился подписать контракт – во имя великого братства бледнолицых. Такие вот пироги!
С другой стороны, вспоминается мне эпизод на вашингтонском вокзале, когда я садился на «Амтрак», чтобы вернуться к дядюшке в Ларчмонт. Посадка происходила совсем иначе, чем у нас – поезд не стоял у перрона сорок минут и не ждал пассажиров, но пассажиры ждали поезд, скопившись в специальном загончике перед нужной дверью. Минут за десять до отправления эту дверь открывают, все разбегаются по вагонам, и – вперёд! Примерно такая же процедура, как в аэропорту, только без проверки багажа.
Но для меня она была непривычной, и я поглядывал на часы и беспокоился. Когда откроют эту проклятую дверь? Успею ли я добежать до вагона? И вообще, на тот ли поезд я стою?
Среди пассажиров был негр совершенно изумительного вида: лет тридцати, абсолютно чёрный, но с благородными тонкими чертами, в прекрасном костюме, при галстуке и белоснежной рубашке (а жара стояла в тот день тридцать пять по Цельсию). Я направился прямиком к нему и задал все перечисленные выше вопросы. И получил ответ – дружелюбный и на превосходном английском. Засим двери открылись, и чернокожий красавец сопроводил меня к поезду, ещё раз добавив, что это именно «Амтрак», и что я доберусь на нём до Нью-Йорка, а никак не в Майями и не в город Даллас в штате Техас.
Вывод: теперь вы, очевидно, ждёте, что я посоветую вам, как относиться к неграм. К
Глава девятая. Что почём?
Соединённые Штаты – богатая страна, и означает это следующее:
1. Каждый, кто хочет приобрести профессию или сменить её, может это сделать.
2. Каждый, кто хочет работать, может найти работу. Лучше или хуже – второй вопрос; но работа есть для всех, и чтоб получить её, не надо участвовать в непрерывных классовых битвах. Надо только иметь соответствующую квалификацию и желание трудиться.
3. Каждый, кто работает, живёт вполне обеспечено, имеет квартиру или дом с участком, одну или две машины, хорошо питается, носит нормальную одежду, получает медицинскую помощь и имеет гарантию обеспечения в старости. Но далеко не все могут шиковать – ездить по свету, посещать дорогие рестораны, коллекционировать антиквариат или покупать автомобили за пятнадцать-двадцать тысяч долларов.
Если обратиться к интеллектуальным видам деятельности, то можно выделить четыре градации специалистов, расположив их в порядке возрастания доходов: учёные, преподаватели, инженеры, занятые в сферах образования, гуманитарных и естественных наук (сюда же я бы отнёс клерков и государственных чиновников невысокого и среднего рангов); врачи, работающие в госпиталях или имеющие частную практику; юристы – в первую очередь адвокаты и юристы, работающие в сфере бизнеса; бизнесмены – начиная от всевозможных дилеров и биржевых брокеров и кончая людьми, имеющими собственную крупную фирму. Раньше я уже говорил об этой классификации, и сейчас настало время обсудить её подробнее.
Почему врач получает в среднем больше физика, филолога или инженера? Потому что он имеет дело с людьми и отвечает за их здоровье и жизнь; отвечает не в фигуральном смысле, как в нашей стране, а
