рядом с дурочкой, курить трубку и наслаждаться покоем, так как землю его обрабатывают и деньги идут ему в руки без всякой заботы.
Так это и могло бы быть, если бы не его старший сын, который не довольствовался тем, что все идет благополучно, а хотел большего. Он пришел к отцу и сказал:
— Нам нужны для этого дома разные вещи, и не следует думать, что мы можем считаться знатной семьей только потому, что живем на этих дворах. До свадьбы моего брата осталось только шесть месяцев, а у нас недостает стульев, чтобы усадить гостей, недостает чашек, недостает столов, всего недостает в этом доме. А кроме того, позор, что гостям придется проходить через большие ворота и через всю эту толпу простонародия, от которой только шум и дурной запах. А когда брат женится и у нас с ним будут дети, то нам самим понадобятся передние дворы.
Ван-Лун посмотрел на сына, стоявшего перед ним в красивой одежде, и, закрыв глаза, проворчал, сильно затянувшись трубкой:
— Ну, чего тебе, чего еще?
Молодой человек видел, что он уже надоел отцу, но сказал упрямо, слегка повысив голос:
— Я говорю, что нам нужны передние дворы и нам нужно все, что подобает семье с такими деньгами и с такой хорошей землей, как у нас.
Тогда Ван-Лун проворчал, не выпуская трубки изо рта:
— Земля моя, а ты к ней ни разу не приложил рук.
— Отец мой! — закричал молодой человек, — ты сам хотел, чтобы я стал ученым, а когда я стараюсь вести себя, как подобает сыну землевладельца, ты бранишь меня и хочешь сделать из нас с женой каких-то батраков.
И молодой человек отвернулся стремительно, сделав вид, что хочет разбить голову об искривленную сосну, которая росла посреди двора.
Ван-Лун испугался, как бы молодой человек не повредил себе, потому что он всегда был горячего нрава, и закричал:
— Делай, как хочешь, делай, как хочешь, только оставь меня в покое!
Услышав это, сын быстро вышел, боясь, как бы отец не передумал, и был очень доволен. Нимало не мешкая, он купил столы и стулья из Сунчжоу, резные и гнутые, и занавеси из красного шелка, чтобы повесить их над входом, и вазы, большие и малые, и купил изображения многих прекрасных женщин, чтобы повесить их на стены, и привез диковинные скалы, чтобы украсить ими свой двор, как украшают дворы на Юге, и над всем этим он хлопотал много дней.
Со всей этой возней и хлопотами ему приходилось много раз на дню проходить через передний двор, и, проходя мимо простого народа, он задирал нос, потому что терпеть его не мог. И жильцы во дворе смеялись ему вслед и говорили:
— Он забыл, как пахнет навоз на дворе у его отца!
Но все же никто не осмеливался сказать ему это в лицо, потому что он был сын богача.
Наступил праздник, когда пересматривается и назначается вновь арендная плата, и эти простые люди узнали, что плата за комнаты и дворы, где они живут, очень повысилась, потому что кто-то другой соглашается платить больше, и им пришлось съехать со двора. Потом они узнали, что это сделал сын Ван- Луна, хотя он был хитер и, ничего не сказав им, письменно договорился об этом с сыном старого Хуана, который жил в этим краях; а этот сьн старого господина заботился только о том, как бы получить за свой дом побольше денег.
Простому люду пришлось выбираться, и они выбирались с бранью и жалобами на то, что богачи могут делать, что хотят. Они собрали свой жалкий скарб и ушли, полные злобы, и ворчали, что придут когда- нибудь обратно, как приходят бедняки, когда богачи становятся слишком богаты.
Но ничего этого не слышал Ван-Лун, потому что он был на внутренних дворах и выходил редко: он спал, ел и отдыхал на старости лет, и поручил это дело старшему сыну. А сын его позвал плотников и искусных каменщиков, и они поправили комнаты и лунные ворота, разрушенные простонародьем; и он снова выкопал пруды и купил пятнистых и золотых рыбок, чтобы пустить их туда. И когда все было готово и украсилось, насколько он понимал красоту, он посадил лотосы, и лилии в прудах, и индийский бамбук с красными ягодами, и все другое, что он мог припомнить из виденного им на Юге.
Жена его вышла посмотреть, что он сделал, и они вдвоем прошлись по всем дворам и комнатам, и она говорила, что недостает того-то и того-то, и он внимательно прислушивался к ее словам, чтобы все это исправить.
Люди на городских улицах услыхали обо всем, что сделал сын Ван-Луна, и стали говорить о том, что делается в доме Хуанов теперь, когда там снова живет богач. И люди, которые звали его «Ван-крестьянин», теперь стали звать его «Ван-воротила», или «Ван-богач».
Деньги на все это уходили из рук Ван-Луна, и он сам не знал, когда и сколько истрачено, потому что приходил старший сын и говорил:
— Мне нужно сто серебряных монет.
Или:
— Вот хорошие ворота. Починка обойдется совсем дешево, и они будут, как новые.
Или:
— А вот здесь нужно поставить длинный стол.
И Ван-Лун курил и отдыхал, сидя во дворе, и отдавал ему серебро, монету за монетой, потому что он без труда получал серебро с земли после каждого урожая, когда бы оно ему ни понадобилось, и ему не жаль было с ним расставаться.
Он так и не узнал бы, сколько дает, если бы его средний сын не пришел к нему во двор однажды утром, когда солнце едва поднялось над стеной, и не сказал:
— Отец мой, разве не будет конца этому швырянью деньгами? Да и к чему нам жить во дворце? Если бы эти деньги отдать в рост из двадцати процентов, они принесли бы немало серебра, — а какая польза от всех этих прудов и цветущих деревьев, которые не приносят даже плода, и от всех этих никчемных лилий?
Ван-Лун видел, что братья еще будут ссориться из-за этого и сказал торопливо, чтобы его оставили в покое:
— Ведь это все в честь твоей свадьбы.
Тогда молодой человек ответил, улыбаясь кривой и вовсе невеселой улыбкой:
— Странно, что свадьба стоит в десять раз дороже невесты. Ведь это наше наследство, которое должно быть поделено между нами, когда ты умрешь, тратится теперь зря ради того только, чтобы тешить гордость моего старшего брата.
Ван-Лун знал упорство своего среднего сына, знал, что его не переспоришь, и потому сказал торопливо:
— Хорошо, хорошо, я положу этому конец, я поговорю с твоим братом и закрою свою руку. Довольно. Ты прав.
Молодой человек принес с собой список, где было записано, на что истрачены деньги его братом. Ван-Лун увидел, какой длинный был этот список, и сказал поспешно:
— Я еще не ел, а я уже стар и чувствую слабость по утрам, пока не поем. Отложим до другого раза.
Он повернулся и пошел в свою комнату, прекратив этот разговор.
Но в тот же вечер он обратился к старшему сыну и сказал ему:
— Кончай красить и полировать. Довольно! Мы ведь все-таки крестьяне.
Но молодой человек ответил с гордостью:
— Нет, мы не крестьяне. В городе нас начинают называть «знатное семейство Ван». Нам подобает вести жизнь, достойную этого имени, и если мой брат ценит деньги только ради них самих, то нам с женой придется поддержать честь имени.
Ван-Лун не знал, что люди так называют его дом, потому что, состарившись, он редко бывал в чайных домах и еще реже на хлебном рынке, с тех пор, как там был его средний сын и вел за него дела. Но втайне ему это польстило, и он сказал:
— Так что ж, даже знатные семьи ведут свое начало от земли, и корни их в земле.
