Соленое озеро

Все село Сереж богатое, но есть бедняки и середняки. Восстание поддержало все население. Подавлено оно только с помощью артиллерии и частей Красной Армии, полностью окруживших село. Повстанцы дрались до последнего. Кончились патроны, дрались палками и вилами. Растерялись и потерпели поражение (л. 107).

С. 23.

Ликвидация имущества церквей. Драгметалл в финотдел, медь в Совнархоз, другие материалы в Собез, масло и продукты питания в Губпродком.

С.24.

Губернком, Ликвидационная комиссия: земли монастырей в Губернии отобрано 9 506 454 каз. дес., капиталла деньгами – 1 981 098 р. 89 коп.. проч. бумаг 457 445 р. 54 коп.. в сберкассах 111 587 p., дензнаками – 348 461 р., всего – 2 898 592 p. 43 коп., передано в Госбанк по Ачинскому уезду 21 515 р. 80 коп – (дензнак.), по Минусинскому уезду – 19481 р. 80 коп. (дензнак.) Общий доход не считая земли от ликвидации церковного имущества исчисляется десятками млн. рублей.

С. 29.

Созданы карательные учреждения: 1. Общие места лишения свободы. 2. редарматорий (17-20 лет). 3. земледельческие колонии. 4. карательно-лечебные учреждения, психиатрические больницы, тюрьмы и изоляторы.

* * *

Эти песни, исполняемые под чатхан, записаны в глубинке Ширинского района у кызыльцев. Их нужно считать уникальными. Они сохранились благодаря записям и обработке Бориса Кокова и его жены Марии, по-хакасски Хызан-иней. Все они до сих пор традиционно запрещены. Мы имеем, кроме буквальных, как бы подстрочных переводов Каркея Нербышева, эти песни и на хакасском языке (в русской транскрипции), но здесь, в сокращенной публикации, хотим ограничиться собственной, в меру художественно-поэтической обработкой их. Каркей Нербышев жалеет, что именно при переводе песни на другой язык или при прочтении ее глазами нельзя передать боль и стон народа, которые полноценно звучат только при исполнении песни и только на том языке, на котором она родилась. Действительно, разве мы получили бы полное представление о любой русской песне, если бы не слышали, как ее поют, а просто читали бы слова. Не говоря уж о переводах.

* * *
Шесть дорог меня вдаль ведут,
Как найду я дорогу свою?
Шесть напевов во мне живут,
На каком я песню спою?

Тяжело коню под седлом,
Кто облегчит ношу коня?
Соловьев покинул свой дом,
Он спасет, защитит меня.

Семь извилин на долгом пути,
По какому из них мне идти?
Соловьев мне брат и отец,
Я теперь у него – боец.

Разве самый плохой из коней
Тот, что мне подарил отец?
Из сражающихся людей
Разве самый плохой я боец?

Если бы не белела гора,
Откуда бы светлые реки текли?
Если бы не было Соловьева – орла,
На что бы надеяться мы могли?

* * *
Белогорье сияет своей белизной,
Не загрязнит его чужая нога.
Соловьев не хакас, но он с нами душой,
Чистой, как эти снега.

Никогда не растаять в горах снегам,
А в реке не иссякнет вода.
Соловьев не хакас, но хакасам, нам,
Не изменит он никогда.

Вдали белеющий тасхыл
Вершиной светлой знаменит.
Пусть Соловьев и русским был,
Он моему народу мил.

Вдали синеющий тасхыл
Вершиной синей знаменит.
Пусть Соловьев погиб, убит,
Своей душой он с нами был.

Высоко стоит белогорье
Соловьева гнездо, орла.
Русский, с нами делил он горе
И душа его с нами была.

Буйный Июс за спиной у нас,
Земля отцов за спиной у нас.
Мы покинули мирный родной очаг,
Разорил его лютый враг.

Но винтовки меткие у нас за спиной,
Каждый патрон – береги.
Мы в родной тайге, Соловьев, с тобой
Прячемся, как враги.

Но ружье в руке, а пуля в стволе,
И сабля острая на боку.
С бесчинствующими на родной земле
Не сражаться я не могу.

* * *
Наш Июс, большую реку,
Что в зеленых лугах течет,
Я, пожалуй, переплыть не смогу,
Но народ ее переплывет.

Что ни день, то за смертью смерть,
Грабят нас за бандитом бандит.
Победить их мне не суметь,
Но народ их всех победит.

Комиссары ограбили нас,
Кровь течет, как река Июс.
Но пока Соловьев за нас,
Я бандитов тех не боюсь.

Белыми цветами земля цвела,
Трава по лугам, как шелк, была.
Песнями наполнялась моя страна,
Плачем и стоном она полна.
От тебя весь стон,
От тебя весь плач,
Голиков- палач.

Тихим ветром дышала страна матерей,
Журчала реками наша страна.
Полной чашей была страна матерей,
В крови и пепле лежит она.
Опустошил ты землю красивую нашу,
Кровью ты залил ее, Аркашка.

Направо, налево ты стреляешь и рубишь,
Мой добрый народ беспощадно ты губишь.
Отольются тебе наш стон и плач,
Голиков-палач.
Отольются тебе все слезы наши,
Будь ты проклят, палач,
Аркашка.

Стар и млад убиты тобой, убиты,
Под корень ты рубишь, хакасов, нас,
Не похоронены мы, не зарыты. Но наступит отмщенья час.
Долетят до тебя проклятья наши
Носитель черной души, Аркашка!

* * *
О, мой конь гнедой, что меня носил,
Где же ты и где же твое седло?
Час последний мой наступил,
На расстрел ведут за село.

Где же ты, Соловьев, в золотом седле,
За тобой я как за стеной.
Больше мне не жить на земле,
Где же ты и твой конь золотой?

Где же острая шашка твоя,
Где винтовка твоя, командир?
Расстреляли вчера тебя,
И остался я в мире один.

Но придет это время, придет,
Среди наших белых берез.
Отомстит хакасский народ
За море крови, за море слез.

Сокол крепкогрудый, ветра побеждающий,
Бурана не побоится.
Соловьев, народ защищающий,
До последнего будет биться.

Положили меня на озерном льду,
Около проруби положили меня.
В чем спасенье свое теперь найду?
С камнем в воду бросят меня.

Затолкают меня под лед,
И никто меня не спасет.
В этот миг последний жизни моей
Налетел на врагов Соловьев.
Разметал кровавых он палачей
Разметал их, как воробьев.
Стал ты мне, Соловьев, роднее отца
Буду верен тебе до конца.

Романо-беллетристическая версия действий Голикова по ликвидации отряда Соловьева такова. В конце концов Голиков тайно завербовал себе на службу молодую хакаску Настю Кукарцеву. Ее отец, как только установилась в Хакасии власть большевиков, сразу же вступил в партию и даже стоял во главе комячейки. Когда пришли колчаковцы, они секретаря комячейки (естественно) ликвидировали и будто бы вместе с женой, и дочка Настя будто бы это видела. Поэтому она воспылала ненавистью ко всякому белому движению, поэтому она пошла якобы на службу к Голикову против Соловьева. Ну, что же, довольно правдоподобно. Никто не мог бы заподозрить молодую хакаску в пособничестве чоновцам, вообще большевикам, и она в конце концов разведала, где находится в тайге база Соловьевского отряда, а именно на горе «Поднебесный зуб». Таким образом. Голиков теперь уже знал, где располагается Горно-Партизанский отряд имени Великого Князя Михаила Александровича. Только это ему и было нужно. Непонятно, правда, зачем он эту Настю шесть раз посылал в «ставку» Соловьева, пока соловьевцы ее не заподозрили и не повесили на березе, пока Соловьев И. Н. лично саблей по одному не отрубил ей все пальцы. Но это уж такая «липа», в которую здравомыслящий человек поверить не может. Соловьев даже задержанных случайно милиционеров отпускал живыми (правда, обезоруживая), и вовсе не в образе Соловьева, носящего погоны царского полковника и начинающего день с молебствия, истязать молодую хакаску.

Как бы то ни было, по романо-беллетристической версии. Голиков, узнав, где располагается отряд Соловьева, штурмовал гору «Поднебесный зуб», разгромил отряд Соловьева, и этот штурм считается концом всего дела. Советский фильм-боевик обо всем этом, исполненный чудовищного вранья и фальсификации, так и называется «Конец императора тайги». Особенно удивляют последние кадры фильма. Соловьев (уже