продовольствием удовлетворены лишь на 20 суток. На приведенный пример т. Томилова говорит, что ведя переговоры одновременно действовать отрядом полагаю невозможно, ибо это очень трудно, ведя переговоры, Соловьев одновременно выставляет наблюдателя, который следит за движением отряда. Отметил, что никаких активных действий ни каким образом вести нельзя.
Постановили:
1. Считать банду Соловьева не ликвидированной.
2. Телеграмму комбата тов. Шинкова считать ложной, которая ввела командование губернии в заблуждение.
3. Дальнейшую ликвидацию поручить тов. Зарудневу, для чего поручить Уполномоченному ПТУ по хакасскому уезду совместо с Укомчоном разработать секретный план борьбы, отнюдь не допускать открытой вооруженной борьбы.
4. Расформировать имеющийся истреботряд, а вновь сформировать в количестве 10 бойцов, из более боеспособных бойцов. На содержание вновь сформированного отряда, довольствия лошадей просить Ревком отпустить 50 рублей червонных…»
Когда я думаю, как был убит Иван Николаевич Соловьев, возникают ассоциации, сопоставления. Дело тут не в масштабе личности либо злодеяния, но в «почерке», в схеме, в «сюжетном ходе», как выразился Борис Камов в своей большой и обстоятельной статье о гибели Колчака. Статья была опубликована в газете «Совершенно секретно» (№8 за 1992 год). Вот отрывок из этой статьи.
«Под предлогом того, что в Иркутске обнаружены тайные склады оружия (что соответствовало действительности), а на улицах будто бы разбрасывают листовки с портретом Колчака (что выглядело малоправдоподобным), ревком принял постановление №27 от 6 февраля о расстреле верховного правителя и премьер-министра его правительства. Поздно вечером председатель ревкома вручил бумагу коменданту города для немедленного исполнения. Но ни комендант, ни ревком не знали, что на самом деле они исполняют тайный приговор, который единовластно вынесло верховному правителю России одно совершенно штатское лицо. Лицу было 49 лет. Оно имело юридическое образование, свободно изъяснялось на нескольких языках и о себе сообщало, что зарабатывает на пропитание журналистикой. Лицо носило костюм-тройку и имело привычку засовывать большие пальцы рук в проймы жилета, на манер провинциальных портных. Получив сообщение, что арестован адмирал Колчак, а также сведения, что Красная Армия со дня на день войдет в Иркутск, «журналист» в костюмной тройке направил (через т. Склянского. –
Точно так же не нужен был советской власти и суд над Иваном Николаевичем Соловьевым. Как мы уже знаем, Соловьев пользовался симпатиями местного населения. Судить его открытым судом значило возбудить в людях все чувства доброжелательства, сочувствия, жалости, в конце концов, к отважному, доблестному русскому офицеру, командиру Горно-Партизанского отряда имени Великого Князя Михаила Александровича, а вместе с тем возбудить чувство осуждения, если не ненависти к новой власти и к новым порядкам. Кроме того, на суде ведь Соловьев будет говорить, а люди будут слушать и ведь неизвестно что, какую правду о новой власти будет говорить подсудимый и каково это будет слушать судьям. Хоть и ежься, а слушай, перебивай, а слушай, затыкай рот, а слушай. Уж лучше сразу заткнуть ему рот. Нет, положительно не нужен был советской власти суд над Иваном Николаевичем Соловьевым. Спектакль был разыгран по заранее подготовленному сценарию, и главным в этом спектакле были обман, коварство, жестокость и подлость. Масштаб другой, но точно так же, как в случае с царской семьей свалили все на местные екатеринбургские власти, а в случае с Колчаком а местные иркутские власти, так и тут надо было найти на кого свалить. Разыграно было так. По предварительной договоренности, Иван Николаевич должен был встретиться один на один с начальником Красноярского ЧОНа Зарудневым. Заруднев должен был передать Соловьеву документ на право мирной жизни и мирного хозяйствования на земле. И хотя Соловьев приехал в станицу в сопровождении своего заместителя Чихачева и своего адъютанта, но эти двое – по договоренности – остались в стороне, чтобы Соловьев мог встретиться с Зарудневым один на один. Заруднев был пешим, а Соловьев на своем коне золотой масти. Соловьев протянул руку Зарудневу, а тот, вместо рукопожатия, Соловьева с коня сдернул. Тотчас трое-четверо прятавшихся поблизости налетели на Соловьева, скрутили, связали его и отнесли в баню, где и положили на пол. Чихачев и адъютант почуяли неладное, но их немедленно застрелили. Дальше официальная версия такова. Часовой около бани, услышав выстрелы, испугался, что Соловьева освободят (а Соловьев к этому времени будто бы сумел развязаться), и часовой Соловьева застрелил. Но все это шито белыми нитками и не более (по-современно-молодежному говоря) чем пудренье мозгов и вешанье лапши на уши. Пуля вошла Соловьеву в череп сбоку, чуть выше уха. Спрашивается, если бы Соловьев действительно развязался (а значит, и вскочил бы на ноги), куда бы попала пуля? В грудь, в живот, куда угодно, только не в череп сбоку, над ухом. Ясно, что часовой стрелял в связанного и лежащего на боку Соловьева. Ясно, что ему заранее было приказано Соловьева застрелить. Всех троих, то есть самого Соловьева, его заместителя Чихачева и его адъютанта, закопали около ограды сельского кладбища. Сельчане обиходили могилу и даже успели поставить крест. Но через три дня приехали из Красноярска чоновцы и труп Соловьева увезли, якобы для опознания. Где они его закопали, никому неизвестно.
А я уже чисто лирически думаю: кто же стал ездить на коне Соловьева золотой масти? Как тут не вспомнить современный эстрадный шлягер:
Итак, дата его смерти – 4 апреля 1924 года. А если бы кто из русских людей нашего поколения или в будущем захотел бы помянуть Ивана Николаевича, то день именин его мы не знаем, поскольку не знаем дня рождения. Ведь «Иоаннов» в году отмечается несколько: Иоанн Златоуст, Иоанн Предтеча, Иоанн Лиственник… Я бы предложил чтить Ивана Николаевича в день Ивана-Воина. Этот день Православная Церковь отмечает 12 августа по новому стилю (30 июля – по старому).
1992 г.
