сощурившись, поднес один из перстней ближе к лицу, рассматривая покрывающий его причудливый узор, и словно бы через силу добавил:
— Признаюсь откровенно, Горделерон, я не понимаю, что происходит. Нуменорец презирает и ненавидит дунаданов всей душой, если она у него вообще имеется, и не нужно обладать орлиным зрением, чтобы увидеть это. Тем не менее, про посланцев он не солгал и еще дважды за время твоего отсутствия предупреждал нас о действиях, которые намерены предпринять военачальники Амартиэль. Каждый раз слова его сбывались, позволяя нам добыть победу малой кровью. Что за игру затеял Мордрамбор, можно только догадываться, однако, похоже, его госпоже она сулит куда меньше пользы, нежели нам. Лаэрдан, правда, полагает, что нуменорец намеренно заставляет нас размениваться по пустякам, отвлекая внимание от чего?то более важного, готовящегося или уже вершащегося в Городе Королей. Хотя, что уж кривить, суждения моего драгоценного советника становятся все более странными с тех пор, как до него дошли известия о прибытии в Аннуминас первой воительницы Ангмара, и я не уверен, что их следует воспринимать всерьез. Будь его воля, он и вовсе оставил бы город во власти ангмарцев, потому что это, якобы, способно позволить нам обрести куда более весомое преимущество… — Каленглад невесело рассмеялся. — Что ж, пусть его совесть будет ему судьей, с тобой же я хотел поговорить совсем не о том. Нейенналь, сказка северных лесов, я благодарен тебе за твой приход на Тиннудир — за пробужденные воспоминания о прошлом и за помощь, оказанную в настоящем. Но сейчас, не в службу, а в дружбу, я хочу попросить тебя еще об одном — скажи прямо и честно, что ты думаешь о Тадане?
Таварвайт удивленно взглянула на предводителя Стражей Аннуминаса.
— А что именно о нем следует думать? Я уже говорила, что ты выбрал мне отличного проводника. Добавлю теперь, что воителем он тоже оказался хорошим и смелости ему не занимать. Вот, пожалуй, и все.
— Ты уверена? — Каленглад всмотрелся в лицо охотницы и кивнул. — Да, ты, действительно, уверена… Значит, я все же ошибся, думая, что, устав вершить чужие судьбы, ты решила заняться своей собственной. Не знаю, правда, радоваться ли этому, или огорчаться.
— Я решила заняться своей судьбой? Что ты имеешь в виду?
— Только то, что Тадан, как некогда и я, рискнул поверить в наваждение лесных теней, в те мороки, что нашептывает по ночам тишина северного Эвендима. Стражи Аннуминаса хранят не одни лишь руины, но и предания былых времен, однако скверно бывает, когда кто?то начинает верить, будто предания способны ожить, — говоря это, следопыт вернулся к созерцанию гобелена, хотя и не похоже было, что он хоть что?либо в нем видит. — Этой ночью над поросшими вереском холмами вновь зажгутся звезды. Так же они горели и тридцать лет назад, и триста, и пять раз по триста. Человеку трудно представить такую бездну времени, а тебе?
— Я помню, как выслеживала белого варга на торфяных болотах в Южном Лихолесье, — сказала таварвайт, тоже глядя на гобелен, размытые, выцветшие узоры которого вызывали у нее смутную тревогу. Неужели соткавшему полотно мастеру недоставало настоящих руин, щедро разбросанных вокруг озера? Зачем было тратить дни, которых атани и без того отмерено немного, чтобы изобразить три невысоких каменных холмика, столь неуместно смотрящихся на ровной площадке разрушенной почти до основания крепости, сиротливо ютящейся на вершине безлесного холма? — Теперь трудно сосчитать, сколько раз с тех пор наступала зима, но, думаю, что больше трех сотен. Было и много других охот, более ранних, однако времен, когда Таур–э-Ндаэделос именовался Зеленым лесом, я не застала. Отец рассказывал о них, но ныне это всего лишь предание, которому не суждено ожить и о котором бесполезно скорбеть. А вереска и у нас хватает, только вот для того, чтобы увидеть звезды, нужно идти далеко на север — туда, куда еще не добралась Тень.
— Да, — согласился следопыт. — Тьма с востока способна затмить звезды в небе, однако те, что сияют в глазах дивного народа, под сенью Тени лишь разгораются ярче. И хотя век у них бывает покороче, чем у небесных, по меркам вереска они одинаково бессмертны. Есть у них и еще кое?что общее: и тем, и другим звездам знакомо чувство справедливости, но им едва ли будет дано когда?нибудь узнать, что такое приязнь. Впрочем, в этом их можно понять, ведь для того, чтобы приблизиться к кому?либо, звезде придется упасть с небосвода, а падать всегда больно. Но как быть тому кусту вереска, который решится поднять голову и взглянуть на звезду?
— Значит, по–твоему, Тадан решил взглянуть на звезду? — спросила охотница.
— Хуже, — ответил старый следопыт. — Он твердо намерен до нее дотянуться. Вот потому мне и хотелось узнать, не передумала ли звезда и не решила ли снизойти до северных холмов. Увы, ее путь по– прежнему пролегает в небесных сферах, а потому сейчас нам неплохо было бы хотя бы попытаться решить, что делать дальше. Мне довелось сполна узнать, каково это — в любом движении лесных теней пытаться разглядеть облик той, что ушла, не обернувшись, чтобы вернуться через добрую половину человеческой жизни, не постарев ни на день. И я не желаю Тадану ни подобного наваждения, ни подобного безнадежного ожидания.
Таварвайт нахмурилась. В словах предводителя Стражей Аннуминаса была некая неправильность, заставляющая предположить, что она либо чего?то опять не понимает, либо просто чего?то не знает.
— А почему ты желаешь говорить и решать за него? Разве Тадан не способен сделать выбор сам? Впрочем, как я уже говорила, мне плохо известны обычаи дунаданов. Возможно, у них предводитель обязан вмешиваться в судьбу любого из своих воинов, меняя ее по собственному усмотрению.
— Обычаи таварвайт мне известны еще хуже, — ответил Каленглад. — Но я полагаю, что даже у них отец все же имеет право принять участие в судьбе собственного сына.
— Сына? — растерянно переспросила охотница, разом утратив весь свой запал. — Тадан твой сын? Да… вероятно, мне следовало бы догадаться. Он очень на тебя похож.
Каленглад тяжело опустился на скамью напротив эльфийки и устало спросил:
— Ну, и что мы со всем этим будем делать, Фередир Горделерон?
Нейенналь молча смотрела на выцветший гобелен. Желтоватые пятна никак не хотели складываться в осмысленную картину — даже странно, каким образом только что таварвайт могла отчетливо видеть пейзаж, вполне свойственный окрестностям Ненуиала. Старый следопыт тоже молчал, очевидно, ожидая ответа. Наверное, самым правильным было бы уйти прямо сейчас, хотя бы на следующие полвека избрав дороги, лежащие как можно дальше от пристанища Стражей Аннуминаса. Даже если Каленглад прав и память атани куда менее милосердна, чем предполагают квенди, никакой вины охотницы в этом не было, а значит, не было причин испытывать сожаление. Тогда почему же ей так трудно принять окончательное решение?
Воцарившаяся в соборной зале тишина наваливалась на плечи неподъемным грузом. Нейенналь глубоко вздохнула и осведомилась:
— Мне будет дано хоть немного времени, чтобы сделать выбор?
— Конечно, — ответил следопыт.
Следующие два дня эльфийка провела среди лесистых холмов близ восточного берега Ненуиала, сторонясь даже старых руин, которые могли бы напомнить ей о присутствии в этом суровом крае людей. Увы, попытки были бессмысленны — люди сами решили напомнить ей о своем присутствии. Выяснилось это на исходе второго дня, когда на гребне лощины, в которой обустроила бивак таварвайт, возникла всадница в сером плаще на взмыленном пегом коне. Охотница ожидала ее приближения, положив на колени лук. Никакой опасности в атани, конечно, не было, однако ощущение под ладонью оружия придавало таварвайт уверенности. Всадница откинула капюшон, вызывающе встряхнув рыжими волосами. Только после этого Нейенналь узнала незваную гостью — ее почтила своим визитом та самая девица, которая встречала Тадана в ночь, когда на Тиннудир был приведен плененный нуменорец. Как Тадан тогда ее назвал? Кугуминуаль? Нащупывая пальцами холодные пластины рога драконида, охотница ждала, когда следопытка заговорит.
Понукая коня спуститься по скользкому склону, Кугуминуиаль подбоченилась, словно желая обрести уверенности, которой, на самом деле, не ощущала.
— Эй ты, эльфийская ведьма! — крикнула она, не спешиваясь. — Я пришла за тем, что принадлежит мне!
— И за чем же именно? — тихо спросила охотница.
— А то не знаешь! — из серо–зеленых глаз Кугуминуиаль только что искры не сыпались. — Может,
