вторым, как раз после той дочери, что посимпатичней. Впрочем, хоть после мамаши - вода оказалась почти даже чистой. Уж точно почище, чем после близнецов и Крога. Негигиенично? Ну да, ну да… А что делать, если лишняя вода могла сказаться на грузоподъёмности и скорости дирижабля? Поэтому приходилось мыться одной и той же водой. Обычно команда делилась на две половины: в первой были девушки и кто-то из мужчин, во второй остальные четыре мужика. У каждой четвёрки своя вода, очередь водных процедур определяется… хм… ну да, по очереди - если ты был четвёртым, то становишься первым и так далее. Заразных у нас нет, так что только голову под воду не окунать, для этого - и ещё для того, чтобы ополоснуться после мытья - есть ведро чистой воды. Всё равно, конечно, не очень приятно, но после пары недель вообще без мытья вся брезгливость исчезает бесследно.
Обычно первой в ванну ходила только Капитан. Но сейчас и ей пришлось подвинуться - богатенькие матроны по очереди мыться не желали. Я всецело поддерживал Авера, который бурчал, что их лучше заткнуть, 'Они два месяца вообще не мылись' добавлял он каждый раз, но шеф сказала, что требование клиента - закон. Ну и пообещала накинуть по сто кредитов к зарплате за неудобства.
Я похлопал по поверхности воды, разгоняя редкую мыльную пену, взялся за кусок мутно-коричневой субстанции, воняющей какой-то дрянью, и энергично принялся натирать ей волосы, надеясь выжать достаточно пены, чтобы помыть порядком отросшие за последнее время патлы. К такому мыло тоже можно быстро привыкнуть.
Сто кредитов будут совсем не лишними. Моему долгу они, конечно, как слону дробина, но всё же. Но заплати шеф хоть тысячу, я бы предпочёл вышвырнуть этих трёх мадам.
Всё началось ещё с того момента, когда работорговцы привезли их на крытой повозке. К тому времени мы как раз заканчивали погрузку говяжьих консервов - запас сухарей, овощей, круп и питьевой воды уже стоял в хранилищах - и готовились таскать на погрузочную платформу ящики с патронами. Подождать эти сучки согласились (как потом оказалось, из-за того, что платформа запачкалась), так что с начала мы решили, что всё будет тип-топ. Правда, когда Орайе и Эмене пришлось после погрузки с четверть часа отдраивать платформу, у нас кое-какие опасения уже появились. Потом все три коровы орали, как дуры, пока их поднимали. Нет, я всё понимаю, дирижабль находился на высоте семидесяти- восьмидесяти метров над землёй, но платформа имеет длину и ширину в три метра, так что втроём-то там уместиться можно без проблем. И уж точно найти на ней место, откуда не будет видно землю, если сесть. Но им было страшно! Платформу надо было поднимать медленней, не так дёргать, убрать ветер, который её раскачивает. Я, в это время поднимающийся по не закреплённой снизу верёвочной лестнице (человек вообще быстро ко всему привыкает, даже если эту лестницу раскачивает нехилый ветер), понял, что путешествие на остров будет непростым.
Но я тогда не предполагал, насколько.
Мясо к обеду надо подавать только свежее. Кашу мы не будем. Где яйца и масло на завтрак? Ах, у вас ещё и свежего хлеба нет? Нет, сухари мы не будем. Где свежие овощи? Я не буду жрать сушёную картошку. И морковку тоже. Где кофе? Почему только чай? Почему к обеду не подали бокал вина? Хочу свежего молока.
Мне надо отдельную каюту! Каюту, а не вонючий склад! Почему кровать такая твёрдая?! Одеяло тонкое! Подушка твёрдая! Пол холодный! Где моя ванна? Почему нет тапочек? Где мой халат?
Я выругался и принялся тереть голову с утроенной силой. Эти засранки меня-то достали за последние три дня, а чего уж говорить об Эмене, которая ежедневно получала выговоры за 'отвратительные обеды, которые можно подавать только свиньям'? В общем, жизнь у нас стала не сахар.
- Чего ругаешься? - раздался рядом хрипловатый женский голос.
Я вздрогнул. Осторожно плеснул в лицо воду, наплевав на то, что в ней уже мылись, и выглянул из бадьи.
Оправдались самые наихудшие мои опасения. В одном коротком халате, не особо скрывающем колыхающиеся, как желе, 'прелести', в дверях ванной стояла самая старшая наша пассажирка (как их всех звали, я вообще не хотел запоминать).
- В… в глаз пена попала, - заикнувшись, сказал я.
- Хочешь, помогу тебе её вымыть? Или потереть тебе спинку?
- Я уже помылся, - скороговоркой произнёс я, не зная, что делать. Сидеть в ванной дальше? Чёрт, не хочу я, чтобы эта коровятина на меня пялилась! Но ведь она может это неправильно истолковать. Встать и сваливать? Так она и это может понять неправильно!
Но пассажирка решила всё за меня. Она распахнула халат и шагнула к бадье.
- Я знаю, тебе нравятся зрелые женщины, - сказала она при этом.
Вот уж не знаю, как я выпрыгнул из бадьи и увернулся от её объятий (наверное, сколький от мыла был), но мне даже почти удалось опрокинуть на себя ведро воды (вылил я его себе куда-то в область поясницы) и, закутавшись в полотенце, рвануть к выходу, неся мокрые вещи подмышкой. Выскочив из двери, я столкнулся с Крогом.
- О, а я-то думал, что тебя опять час ждать придётся, - обрадовано пробурчал механик. - Погоди, а ты чего весь в пене?
- Беги! - прошипел я и рванул дальше по коридору.
Но Крог, кажется, меня не понял. Он пожал плечами и шагнул в ванну.
Через полчаса он зашёл ко мне на склад и уселся рядом на гамак, вытирая полотенцем мокрые волосы. Я сунул ему сигареты.
- А вообще, знаешь, неплохо, - сказал механик, глубоко затягиваясь. - И, главное, неожиданно. Молодой ты ещё.
Я в ответ пробурчал что-то невнятное.
Следующие два дня я таскал ящики в большом ангаре. Машину пришлось немного захламить, но пока это было не так и важно. Моей целью являлся коридор длиной в пятнадцать метров, и я эту цель достиг. Так что, весь шестой день я усиленно тренировался в стрельбе, правда, без оптического прицела. Да и какой прицел при стрельбе на расстояние в полтора десятка метров.
И без прицела у меня получалось куда лучше. Выстрелы ложились довольно кучно, так что Капитан даже оказалась довольна. Так что отправился спать я с приподнятым настроением. К тому же, назавтра мы наконец-то должны были распрощаться с пассажирами, к которым даже уже относительно привыкли. (Больше всего привык Крог).
Уже к ночи длинный песчаный берег сменился свинцовой гладью океана. Ветер стал ещё более влажным и неприятным.
Вообще, ближе к океану местность стала куда более густонаселённой. Мы пролетали над деревеньками, городишками, хуторками. Огромные пустыри, заваленные грудами железного хлама, стали встречаться всё реже. Но здешние поселения навевали ещё больше тоски, чем пустыри. Хуторки, ощетинившиеся колючей проволокой, с узкими дырами в металле стен вместо окон и дулами пулемётов вместо украшений. Утыканные виселицами и смотровыми башнями, грязные деревеньки с тощими людьми, плюющимися вслед нашему дирижаблю. Вшивые городишки с рядами голгоф, после которых преступники, бродяги или пленники из соседних деревень идут прямиков в желудки добропорядочным гражданам, чего добру-то пропадать. И на этом дне человеческой морали поверженные гиганты, когда-то несущие смерть в бою лицом к лицу, казались памятниками поверженным благородным воинам. Леса, изувеченные ржавым железом, будто бы упрекали тех, кто сделал их таким, но зелень медленно и верно хоронила под собой вонь солярки и ржавчину. Так почему же люди не могли так же?
Я прашивал у Капитана, сколько лет назад была война. Оказалось, что около сорока. Мы вообще любили поболтать после секса. Обычно, конечно, шеф расспрашивала меня о Земле, иногда удивляясь, иногда смеясь. А я спрашивал про её жизнь, но Капитан рассказывала только более или менее смешные байки про полёты на дирижабле, которые я и так уже слышал. Но иногда мы говорили про войну.
Как сегодня.
- Сорок лет прошло, Антон, - говорила Ивалла, накручивая на указательный палец мои волосы. - В военной академии говорили, что большая часть населения материка тогда погибла, в основном выжили жители островов - рыбаки, зеки, нефтедобытчики. Три с половиной миллиарда человек, представляешь? Осталось не более трёхсот миллионов, да и то большая часть была рассеяна по побережьям, а центр
