главным редактором. Так же факсами он отправлял ксерокопии с моей правкой газетных страниц — неправильной, как он считал. Мне потом рассказала об этом секретарша Хозяина, которая, собственно, все эти факсы и отправляла.
Целый год боролся со мной Недобежкин. Я с ним не ссорилась, не выясняла отношений. Наоборот, всячески подчеркивала перед коллективом свое к нему уважение как высокому профессионалу, коим он, безусловно, являлся.
Через год Недобежкин сдался. Понял, что борьба бессмысленна. Мы стали даже по-дружески беседовать — нас объединила любовь к собакам. Но я не чувствовала себя победителем…
Греческая смоковница
Весной по редакции пронесся слух — Ясная едет в отпуск в Италию на целый месяц! И вскоре после ее отъезда ко мне прискакал Костылин. Он, как всегда, принес на хвосте новость — Хозяин собирается запускать еще одно издание — глянцевый журнал. На какую тему? — хотела спросить я, но вопрос был совершенно лишний — ничего, кроме сисек-писек делать здесь не умеют. Но Костылин забеспокоился — нет-нет, они хотят глянцевый светский журнал, такой как Космополитен или Оффисиел. Костылин прямо винтом крутился на стуле от догадок — кто возглавит новый журнал? «Как кто, — удивилась я, — неужели ты не понимаешь, что все это создается для одного-единственного человека — Юли Ясной?» Костылин даже оцепенел:
— Да что ты! Да никогда в жизни Хозяин не сделает такого — она же не журналист!
Ему казалось, что это достаточно весомый аргумент. Мне стало смешно. А он вытаращил глаза:
— Ты думаешь, между ними ЭТО?
— Заметь, не я произнесла эту чудовищную ложь! — расхохоталась я.
— Да что он в ней нашел? — начал размышлять понимающий толк в женщинах Костылин. — Ни кожи, ни рожи…
Я этот разговор поддерживать не хотела. Хотя иногда на планерках, разглядывая Ясную, тоже размышляла над этим вопросом — что он в ней нашел? Дело даже не во внешности, хороший секс не зависит от размеров частей тела — мы столько раз писали на эту тему в газете! Но ведь между сексом люди обычно разговаривают, шутят, общаются — и именно это делает секс и отношения вообще человеческими и трепетными. А ведь с Ясной совершенно не о чем поговорить! Книжек она не читает, фильмов не смотрит, спортом не увлекается — одни «бабки» на уме. Кто-то из сотрудников предложил скидываться на подарки ко дню рождения не по 50 рублей, как это было в старом «Виче», а хотя бы по сто. Согласились все, кроме Ясной, которая еще и возмутилась, что «цену» подняли сразу в два раза! Куда она деньги девает при таких доходах? И одевается так себе — словно на Черкизовском рынке, и машину не водит, и по ресторанам не ходит, а вот поди ж ты. Я однажды не выдержала — язык мой проклятый, спросила как бы в шутку: «На что деньги копишь, Юль?» А она очень серьезно и даже жалостливо начала рассказывать мне, что живет в квартире сестры, а сестра, пока у нее ребенок маленький — с мамой, а у нее самой сын подрастает, и квартира ох как нужна. Но к этому времени мне уже донесли, что живет Ясная с сыном в престижном районе и в шикарном доме. И никого из коллектива она туда никогда не приглашала, хотя кто-то из наших даже подвозил ее до самого подъезда и намекал на чашку чая.
Да Бог с ней. Неблагодарное дело считать деньги в чужом кармане. Костылин тем временем стал приводить мне аргументы, по которым Ясная никак не могла стать главным редактором. А я и возражать не стала. Предложила только поспорить — жалко, что не на деньги. Костылин легко согласился: «На что?» «На поход в дорогой рыбный ресторан» — я не сомневалась, что выиграю спор, поэтому сразу же заказала рыбу.
— Не, ну я всегда ценил твою интуицию, мать, — пожимая мне руку, почему-то радовался Костылин, — но сейчас ты стопроцентно ошибаешься. Я, конечно, рыбу тоже люблю, и пойдем к Новикову — потянешь?
Он имел в виду новомодный тогда ресторан Аркадия Новикова «Сирена», где только чаевые насчитывают от 5 до 10 тысяч рублей. Кстати, этот спор я выиграла, а вот к Новикову меня Костылин так и не сводил.
Месяц пролетел незаметно. Ясная вернулась загорелая, веселая. Зашла ко мне в кабинет и вместе со скромным сувениром — набором греческих специй — огорошила меня новостью:
— Я привезла интересные статьи из Греции.
— А разве ты была в Греции?
— Мои итальянские друзья на яхте возили меня по побережью Греции. Там мне удалось познакомиться с русскими содержанками очень богатых греков. Они мне рассказали массу интересного.
— Конечно, пиши. В следующий номер и поставим.
— Там материала не на один номер, — скромно потупила глаза Ясная. — Наверное, придется давать главы с продолжением.
Я удивилась. Не было в истории газеты случая, чтобы здесь печатались материалы с продолжением — да это и правильно, ведь газета выходит два раза в месяц, читатель уже забудет, что было в предыдущем номере. Но я промолчала.
Свой очерк она принесла через неделю — он действительно был огромным. Я по редакторской привычке почиркала все лишнее — тема-то, в общем, была не нова, еще Даша Асламова лет этак пять назад писала про таких же русских девчонок-содержанок богатеньких набобов из Турции. Девочки находят богатых иностранцев, желая обеспечить свое будущее, ложатся с ними в постель, некоторым из них «везет» — их берут замуж, но пятой или десятой женой в гарем богатые «заморские принцы». Об этом же повествовал и материал Ясной, изобилуя по вичевской традиции интимными подробностями и смакованием их. Юля пришла за своими заметками, взяла их в руки, увидела мои «чиканья» — и надо отдать должное ее выдержке, ничего не сказала, тихо удалившись. И ровно — тут уже я время засекала — через десять минут звонок из Америки от Хозяина. Он даже поздоровался ледяным голосом. И дальше поехало:
— Будем печатать Ясную с продолжением — я планирую в одиннадцати выпусках газеты. То, что она написала, это настоящая литература, это новая Оксана Робски (кто не знает, была такая дамочка новомодная писательница — из Рублевских женушек, как раз вышел ее первый роман и ударно раскручивался по каналам ТВ), мы потом еще и книгу издадим, такого еще не было! — и так далее в таком духе.
Поскольку я молчала и никак не поддерживала восхищений Хозяина новой Оксаной Робски, голос его леденел и леденел. И тут я смалодушничала. Вместо того чтобы уже тогда сказать все, что я думала по этому поводу, я начала льстиво предлагать варианты, как можно повыгоднее напечатать греческую эпопею Ясной. Если бы сказала правду, то немедленно была бы уволена. Это понятно. Зато не была бы в том дерьме, в котором оказалась сейчас. Но… история не знает сослагательных наклонений. А я проблеяла:
— Давайте начнем печатать эту историю с начала номера, со второй полосы с отсылом на основной кусок. Тогда и сокращать меньше придется, и значимость материала поднимем.
Вот пишу эти слова — и даже сейчас стыдно за них… Значит, я все-таки получила по заслугам…
Зато голос Хозяина сразу смягчился, он высоко оценил мое лицемерие!
И начались мучения! Уже через три абзаца в очерке Ясной читатель запутывался, кто есть кто и кто с кем спит. Править и редактировать это гениальное творение было запрещено даже Недобежкину, который, кстати, первым начал возмущаться «Зачем мы печатаем такое дерьмо!» В обязанности Недобежкина входило прочитывать все материалы перед отправкой их в типографию. Прокричал все это он в моем кабинете, слава Богу, и тут же я ему все объяснила. Он покачал лохматой головой и удалился. «Надо как-то сказать коллективу, а то еще начнут критиковать на планерке» — озабоченно подумала я тогда. Каждую среду мы собирались в большой комнате нашей редакции и обсуждали текущий и вышедший номера газеты. Я считала такие летучки чрезвычайно полезными и всегда просила высказываться всех без исключения. Товарищеская критика хоть и бывает иногда обидной, но она — лучший стимул к совершенствованию.
