них совсем другая, с провокацией в голосе. Всю жизнь я обожала дядю Боба — возможно, именно потому, что у меня слабость к мужчинам старше меня. Я остро реагирую, когда меня балуют и заставляют чувствовать себя женщиной… взрослой женщиной! Когда сегодня утром Майкл Грейнджер взял меня за руку и вывел из клуба, мне и в голову не пришло протестовать, потому что в тот момент он был доминирующей личностью и, в каком-то смысле мне нравилось, что меня вот так тащат. Я даже дала ему посадить меня в кресло, ни единым звуком не выразив своего протеста… Но не думаю, что позволила бы сделать то же самое доку Паттерсону или Гарету Фробишеру.
— Чушь, — снова проворчал Колин с таким видом, будто не прочь был поподробнее обсудить эту тему. — Прежде всего, у дока Паттерсона манеры были бы получше.
— Я вовсе не уверена, что меня так уж волнуют манеры.
— О человеке судят по манерам, — напомнил он ей с усмешкой в уголках губ. — Разве ты этого не знаешь? Твой отец учился в Винчестере. И дядя Боб. Хотя, судя по всему, Грейнджер тоже!
— Что ж, значит, на меня производят впечатление его манеры, — ответила она, наморщив лоб. — Его манера обращения вкупе с полным отсутствием традиционной вежливости… хотя я не вполне уверена, что ее у него нет!
Колин бесцеремонно потащил ее по ступеням веранды в бунгало.
Глава 5
В день званого обеда у Майкла Грейнджера две вещи испортили — или угрожали испортить — предстоящий вечер. У Колина было препротивнейшее настроение, а дядя Боб очень неважно себя чувствовал. Давным-давно, в Африке, он подхватил малярию, и теперь ее приступы время от времени, то лишь слегка давали о себе знать, то выбивали его из колеи на несколько дней. В тот вечер он чувствовал себя совсем больным и, если бы не его желание лично сопровождать племянницу, остался бы дома.
Случай требовал смокинга и черного галстука, и дядя Боб в этом наряде выглядел очень внушительно. Оба брата Марни во времена своего расцвета были красивы и обаятельны, и в свои шестьдесят два Роберт все еще имел успех среди дам округи, желающих придать блеск своим вечеринкам. Колин, красивый почти скандинавской красотой, тоже имел большой спрос. По такому случаю, он ухитрился выглядеть привлекательным, хотя у него было плохое настроение. Единственная незамужняя девушка в округе, которая, очевидно, давно положила на него глаз, тут же приложила все возможные усилия улучшить его настроение, присоединившись к нему сразу после того, как они встретились в просторном доме Грейнджера.
Это была падчерица миссис Фортескью, Амабель, белокурая, красивая и довольно крупная молодая женщина. Хотя сперва она смотрела на Джульетту с заметной неприязнью, после взаимных представлений она стала более дружелюбной. Амабель предложила заезжать за Джульеттой в «Зеленые поляны» пару раз в неделю, чтобы вместе ездить в гости на чай к соседям или играть в теннис, когда станет попрохладнее. Пока же все явно страдали от жары, так же, как урожаи страдали от недостатка влаги.
Недавно построенный дом Майкла Грейнджера произвел впечатление на Джульетту, хотя она и ожидала чего-нибудь, что будет вызывать зависть, особенно у женщин. Он был спланирован хорошим архитектором и из-за предельной простоты дизайна являлся вещью красивой и, на ее взгляд, радующей глаз. Только бы Майкл Грейнджер, у которого денег куры не клюют, не устал от дома и не сделал что-нибудь радикальное, чтобы изменить его внешний вид. Сейчас дом выглядел голо, потому что сад еще не был устроен как следует, а стены не были увиты виноградными лозами, придававшими такую привлекательность «Зеленым полянам». Но длинный скат зеленой крыши, аскетические белые стены и окружавшие дом внутренние дворики в испанском стиле были и сами по себе красивы, а выделяясь на фоне сумеречного ночного неба, они заставляли гостей, подъезжавших по длинной извилистой дороге, затаить дыхание от восхищения.
При дневном свете вид из огромных окон должен быть великолепен, подумала Джульетта; ночью же потоки света, струящегося из дома, походили на золотые клинки, падающие на наспех сооруженные альпийские горки и акры камберлендского дерна. Были там и клумбы роз, и пруды, выложенные камнем, но пока что они выглядели не лучшим образом. А вот огромный бассейн позади дома, открытый звездам, был похож на кусок чистейшего хрустального зеркала, окантованного яростным пламенем канн и ярко-алых гвоздик.
Внутри дома работали другие мастера, и поработали они на славу. В одной гигантской комнате собрались все гости, — по крайней мере, те, кто приехал к настоящему моменту, — и мальчики-слуги в белых куртках разносили напитки. Джульетта заметила, что дети, казалось, очень гордились своей скромной, но безупречной униформой, да и сами выглядели так, будто были старательно отмыты и начищены до блеска. Едва она вошла в комнату, как перед ней возник огромный серебряный поднос, уставленный бокалами, а из-за него приветливо сверкала белозубая улыбка. Она выбрала то, что выглядело наиболее безобидно, и уже собралась было отойти с бокалом в угол, когда перед ними возник хозяин дома.
Он не встретил их в холле, когда они приехали, но, несмотря на это, она на всякий случай поспешно подправила макияж в большом помещении, временно обращенном во что-то вроде дамской комнаты и переданном во власть леди. Там же она отдала свою тонкую шелковую накидку полной негритянке с эбеновым лицом, которая, судя по внешнему виду, вполне могла быть матерью одного-двух мальчиков-слуг. Как Джульетта узнала позже, ее звали Миранда, а звенящие у нее на поясе ключи доказывали, что она занимает доверенный пост в иерархии поместья.
В большой гостиной хозяин, в белом смокинге и безупречно повязанном галстуке, приветствовал последнюю партию гостей. Он уже поздоровался с дядей Бобом, но Колин все еще был снаружи, на подъездной дороге, что-то делая внутри машины.
Джульетта, в простом платье из натурального шелка цвета александрийской розы, практически без украшений, не считая тонкого золотого браслета и нитки скромного жемчуга, почему-то очень оробела, когда Грейнджер взял ее за руку. Когда они встретились в первый раз, она обиделась на него и застыла от возмущения — из-за замечания про клубничный чай и сад викария. Но после второй встречи ее отношение к нему изменилось, и синий блеск его глаз смущал ее.
Она ощутила, как его сильные загорелые пальцы сжали ее руку — хотя и без малейшего намерения причинить ей боль, — и услышала, как он сказал что-то вроде «А, вот кого я действительно рад видеть!». Но дар речи у нее пропал, как у какой-нибудь девушки Викторианской эпохи, когда весьма красивый и перспективный джентльмен бывал представлен ей или претендовал на знакомство с нею.
— Надеюсь, вы не будете против, если я скажу, что вы очаровательны, — сказал он ей тихим голосом. — Настолько очаровательны, что мне хотелось бы найти более выразительное слово!
— Большое спасибо, — она ухитрилась не запнуться и взглянула на него снизу вверх. — Я поражена вашим домом!
— Подождите, пока не увидите его целиком, — ответил он, но затем был вынужден отпустить ее пальцы и покинуть ее, чтобы приветствовать новых гостей.
Дядя Боб подошел к ней и провел по всей зале, представляя ее с плохо скрываемой гордостью. Она снова встретила миссис Гаррет-Джонс — на этот раз в компании мужа — и миссис Фортескью, которую поддерживала падчерица Амабель. Самого первого человека, которому она была представлена на острове, миссис Грант-Кэрью, не было среди гостей, но зато были и доктор Паттерсон, и Гарет Фробишер. Кларисса Грэхем приехала поздно, несмотря на то, что должна была исполнять роль хозяйки и занимать место напротив Майкла Грейнджера на другом конце стола.
Если Колин был в мрачном настроении, то Кларисса была задумчива. Она оделась в белый атлас и казалось такой же далекой и бесстрастной, как ледник. Ее бриллиантовому колье и алмазным серьгам в ушах тоже заметно не доставало теплоты.
Она припасла улыбку для Амабель Фортескью, которая затронула только губы, но серые глаза почти не смягчились. Она сказала: «Какое очаровательное платье, Амабель!» — так, будто действительно имела это в виду, хотя платье было довольно обыкновенным и, должно быть, уже не раз послужило в прошлом в
