– Где я? – Ольга заметила маленький белый номер у него на плече серой спецовки: 77.
Скосила глаза на свое левое плечо. Там тоже стоял номер. В камере она не заметила его.
– 189, – прочитал вслух очкарик и показал костистым пальцем в дальний конец помещения. – Ты вон с тем высоким парнем? Американка?
Ольга увидела Бьорна, снимающего с крюка мертвую собаку. Он махнул ей ручищей в резиновой перчатке, отложил инструмент и двинулся к ней по проходу. Короткий брезентовый фартук был ему явно мал. Бьорн в нем выглядел нелепо. И именно этот короткий фартук, подбрасываемый здоровенными коленями Бьорна, вдруг по-настоящему разбудил Ольгу. Глаза ее наполнились слезами, она бросилась Бьорну на грудь и разрыдалась. Бьорн неловко обнял ее, стараясь не касаться резиновыми перчатками, испачканными в собачьей крови.
– Ладно, поговорим позже, – очкарик мягко похлопал Ольгу по вздрагивающей спине, глянул на большие часы на стене. – Скоро обед. Пусть она пока с тобой побудет.
Бьорн кивнул. Очкарик успокаивающе показал ладонь камере наблюдения и отошел. Ольга всхлипывала, уткнувшись лицом в солнечное сплетение Бьорна. Его спецовка пропахла пoтом и мертвечиной. Работающие сочувственно поглядывали на обнявшихся.
Успокоившись, Ольга вытерла глаза рукавом своей спецовки.
– Ты проспала двое суток, – Бьорн смотрел на нее сверху.
На скуле у него был небольшой синяк.
– Они били тебя? – Ольга потрогала синяк.
– Нет. Это об стол. Когда падал. Ты в порядке?
– Очень! – Ольга зло посмотрела по сторонам. – Что это?
– Пойдем, я тебе все расскажу.
– Что они все делают? – она увидела кровь на его перчатках. – Мерзость какая… Это что – собачий мясокомбинат?
– Почти. Я здесь со вчерашнего вечера.
– Почему?
– Проснулся раньше. Бессонница… – попытался пошутить он и покосился на камеру наблюдения. – Пошли ко мне. Здесь весьма болезненные штрафные санкции за простой.
Он провел Ольгу к своему рабочему месту. На его металлическом столе лежал труп собаки – беспородной, черно-рыжей, со старыми, сточившимися и пожелтевшими клыками, отвислыми сосками и полуприкрытыми остекленевшими глазами. Судя по инею, выступившему на свалявшейся шерсти и когтях собаки, она была слегка заморожена. Слабый запах псины и дохлятины шел от нее. Кожа собаки была надрезана на лапах и на животе. Это сделал коренастый белобрысый парень за соседним столом. Так он надрезaл каждый труп. Бьорн взял специальный электронож и стал старательно и не очень ловко обдирать собаку. Дохлятиной запахло сильнее.
– Фу… – отвернулась Ольга.
– Вон респиратор, – показал Бьорн.
Ольга сняла респиратор с крючка, надела:
– А ты?
– Пока не надо, – мотнул головой Бьорн. – Так говорить легче.
– Где мы? – промычала Ольга сквозь новенький китайский респиратор.
– Не знаю. Говорят, что под Глыбой.
– Подо «Льдом»?
– Да.
– Кто говорит?
– Те, которые здесь.
– Они кто?
– Такие же, как и мы.
– Их тоже… простукивали?
– Да. И они тоже в свое время зашли на сайт этого Майкла. А дальше – все, как у нас. Приехали сюда бороться со злом. В общем, не только мы с тобой оказались идиотами…
– А почему… – Ольга смотрела на собачью кожу, с треском слезающую с ноги трупа, – ты… то есть… они… почему, почему, почему это?!
– Что? Почему мы здесь? Это вопрос не ко мне.
– Почему это? Зачем эта гадость?!
– Зачем обдираем собак? Потому что из их кожи вон в том конце цеха женщины нарезают ремешки. Которыми потом где-то привязывают лед к рукояти. Так получается ледяной молот.
– Откуда ты это знаешь?
– Ну, я же провел ночь среди товарищей по несчастью.
– А… а почему я так долго спала? – Ольга сняла респиратор, который мешал ей говорить.
